Чарльз Диккенс - Письма 1855-1870

Я никак не могу избавиться от простуды и, но преувеличивая, ужасно страдаю от бессонницы. Позавчера я уснул только под утро и не мог встать до двенадцати. Сегодня то же самое. На завтрак я почти никогда не ем ничего, кроме яйца и чашки чаю, - даже ни одного гренка или бутерброда. Обед в три часа и перепелка или еще какое-нибудь легкое блюдо по возвращении вечером вот мое ежедневное меню. Я взял за правило съедать перед выходом одно яйцо, взбитое в хересе, и еще одно во время антракта. Мне кажется, это меня взбадривает: во всяком случае, у меня больше не было приступов слабости.

Поскольку все мои люди очень много трудятся, вкладывая в работу душу, то, возвращаясь из Бруклина, я заталкиваю их в свою карету и на запятки. Как-то вечером Скотт (положив на колени чемодан и надвинув на нос широкополую шляпу) сообщил мне, что попросил билет в цирк (кстати, здешний цирк не хуже цирка Франкони), но ему отказали. "Это единственный тиятер, в котором мне указали на дверь. Такого еще в жизни не было", - мрачно заявил он. На что Келли заметил: "Наверно, произошло какое-то недоразумение, Скотт, потому что мы с Джорджем пошли и сказали: "Персонал мистера Диккенса", - и нас посадили на лучшие места. Сходите еще раз, Скотт". "Нет уж, спасибо, Келли, - мрачнее прежнего отвечает Скотт, - я не собираюсь еще раз оставаться с носом. Мне еще в жизни не указывали на дверь в тиятере, и этого больше не будет. Что за дьявольская страна". - "Скотт, - вмешался Мэджести, - уж лучше б вы не выражали своих мнений об этой стране". - "Нет, сэр, отвечает Скотт, - я этого никогда не делаю, сэр, но когда вам в первый раз в жизни указывают на дверь в тиятере, сэр, и когда эти твари в поездах выплевывают табачную жвачку вам на башмаки, вы (между нами) видите, что попали в дьявольскую страну".

Возможно, меня в скором времени занесет снегом на какой-нибудь железной дороге, ибо идет густой снег, а завтра я собираюсь в путь. По реке плывет столько льда, что, отправляясь на чтения, приходится очень долго ждать парома...

191

МИСС ДЖОРДЖИНЕ XОГАРТ

Балтимор,

среда, 29 января 1868 г.

...У меня остался час до отъезда в Филадельфию, и потому я начинаю это письмо нынче утром. Хотя Балтимор расположен на той же широте, что и Валенсия в Испании, целые сутки не переставая шел снег, и мой антрепренер, который едет в Нью-Йорк, вполне может где-нибудь по дороге увязнуть в снегу. Балтимор - одно из тех мест, где во время войны действовал Батлер * и где дамы, бывало, плевались, проходя мимо солдата Северной армии. Это очень красивые женщины, в них есть что-то восточное, и они великолепно одеваются.

Публика здесь очень чуткая и отзывчивая, и читать ей - одно удовольствие. Редко можно увидеть в зале столько красивых лип. Я читаю здесь в прелестном маленьком оперном театре, построенном обществом немцев; он отлично подходит для этой пели. Я стою на сцене, занавес опущен, а перед ним установлена моя ширма. Все выглядит очень мило, и слушатели живо на все откликаются. Отсюда я еду в Филадельфию, где читаю завтра вечером и в пятницу; в субботу буду здесь проездом в Вашингтон, возвращаюсь сюда в следующую субботу для двух заключительных вечеров, затем еду в Филадельфию на два прощальных чтения - и, таким образом, покидаю южную часть страны. Наш новый план включает всего восемьдесят два выступления. Разумеется, потом мы обнаружили, что в конце концов разделались со списком в пятницу. В Вашингтоне будет как раз половина, конечно, тоже в пятницу, и притом в мой день рождения.

Долби и Осгуд откалывают презабавные штуки, чтобы поддержать во мне бодрость (я постоянно чувствую вялость и редко высыпаюсь); они решили в субботу 29 февраля устроить в Бостоне состязание по ходьбе. Придумав этот план в шутку, они постепенно преисполнились величайшей серьезности, и Долби (к ужасу своего противника) даже послал домой за носками без швов, чтобы удобнее было ходить. Все наши чрезвычайно взволнованы этим состязанием и беспрестанно бьются об заклад. Филдс * и я должны пройти шесть миль, а "люди" должны догнать нас и вернуться обратно. Никто из них не имеет ни малейшего представления о том, что значит пройти двенадцать миль без передышки. Вчера они попросили меня задать им "упражнение", и я выбрал довольно тяжелый маршрут - пять миль по плохой дороге во время снегопада, причем полпути - в гору. Я заставил их идти со скоростью четыре с половиной мили в час, и Вы не представляете себе, какой у них был вид, когда мы вернулись обратно, - оба дымили, как фабричные трубы, и, прежде чем выйти к обеду, вынуждены были переодеться. У них нелепейшие представления о состязаниях по ходьбе. Каждую минуту они как сумасшедшие вскакивают с места, чтобы посмотреть, на какой _высоте они могут пнуть ногой в стену_. Вся деревянная панель в одном углу испещрена их карандашными пометками. Невозможно без смеха смотреть, как Великан Долби и Коротышка Осгуд задирают ноги...

192

ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

Вашингтон, 4 февраля 1868 г.

...Вам приятно будет узнать, что все идет прекрасно и что мрачные предсказания оказались просто смешными. Я начал вчера вечером. Очаровательная публика, впитывающая каждое мое слово; никакого недовольства по поводу повышения цен; приветственные клики по окончании "Рождественской песни" и беспрерывные аплодисменты в течение всего вечера. Виднейшие граждане столицы с семьями разобрали билеты на все четыре мои чтения. Зала очень маленькая. Всего на триста фунтов.

Завтра я намереваюсь посетить президента *, который дважды меня приглашал. В прошлое воскресенье я, вопреки своим правилам, обедал с Чарльзом Самнером *, и поскольку я поставил условием отсутствие гостей, то, кроме его собственного секретаря, присутствовал только Государственный секретарь Стэнтон *. Стэнтон - человек, обладающий феноменальной памятью; он прекрасно знает мои книги... Он и Самнер были единственными государственными деятелями, которые находились у постели умирающего президента Линкольна и оставались с ним до той минуты, когда он испустил дух. После обеда у нас завязался очень интересный разговор. Оба поделились своими воспоминаниями, причем, как всегда в таких случаях, обнаружились несоответствия в деталях. Затем мистер Стэнтон рассказал мне любопытную историю, которая составит заключение этого короткого письма.

В день убийства президента Линкольна он председательствовал в совете министров. Мистер Стэнтон, в то время главнокомандующий войсками Северной армии, которые были сосредоточены вокруг столицы, прибыл довольно поздно. Ждали только его, и, когда он вошел в комнату, президент остановился на полуслове и сказал: "Перейдем к делу, господа". Тогда мистер Стэнтон с удивлением заметил, что президент с важным видом сидит в своем кресле, вместо того чтобы, как обычно, стоять в самой неудобной позе; и что, вместо того чтобы рассказывать самые неподходящие к случаю анекдоты, он спокоен, серьезен, - словом, ведет себя совсем не так, как всегда. Уходя с совещания вместе с министром юстиции, мистер Стэнтон сказал ему: "Я уже давно не присутствовал на таком замечательном заседании кабинета! Какая удивительная перемена произошла с мистером Линкольном!" Министр юстиции ответил: "Мы все заметили это еще до вашего прихода. Пока мы вас ждали, президент опустил голову на грудь и сказал: "Господа, произойдет нечто из ряда вон выходящее, и притом очень скоро". На что я ему сказал: "Надеюсь, что-нибудь приятное, сэр?" - и тогда президент очень серьезно произнес: "Не знаю, не знаю. Но это произойдет, и притом очень скоро". Его серьезность произвела на всех глубокое впечатление, и я обратился к нему снова: "Вы получили какие-нибудь сведения, еще не известные нам, сэр?" - "Нет, - отвечал президент, - но мне приснился сон. Он снится мне уже третий раз. Первый раз накануне битвы при Бул Рэн. Второй раз накануне (он назвал битву, также закончившуюся неблагоприятно для Севера)". Он снова опустил голову на грудь и погрузился в раздумье. "Разрешите спросить вас, что это был за сон, сэр?" - спросил его я. "Мне снилось, - отвечал президент, не поднимая головы и не меняя позы, мне снилось, что я плыву в лодке по большой бурной реке и что меня уносит течением, уносит и уносит!.. Однако не в этом сейчас дело", - сказал он вдруг, подняв голову и оглядев сидевших за столом". Тут в зал заседаний вошел мистер Стэнтон и услышал, как президент добавил: "Перейдем к делу, господа". Уходя, мистер Стэнтон и министр юстиции решили проследить, что после этого произойдет. В тот же вечер президент был убит...