Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)

- Вы имеете в виду даму в синем, сэр? - значительным тоном спросил полковник. - Это миссис Джефферсон Брик, сэр.

- Нет, нет, - сказал Мартин, - я говорю про девочку, похожую на куклу, - как раз напротив.

- Ну да, сэр, - воскликнул полковник, - это и есть миссис Джефферсон Брик!

Мартин посмотрел в глаза полковнику, но тот был совершенно серьезен.

- Боже мой! Так, значит, скоро можно ожидать и появления молодого Брика? - сказал Мартин.

- Два молодых Брика уже налицо, сэр, - возразил полковник.

Почтенная матрона и сама была так необыкновенно похожа на младенца, что Мартин не мог не высказать этого.

- Да, сэр, - заметил полковник, - некоторые установления развивают человеческую природу, зато другие задерживают ее развитие. Джефферсон Брик, - немного помолчав, заметил он в похвалу своему военному корреспонденту, один из самых замечательных людей в нашей стране, сэр!

Эти слова он произнес почти шепотом, ибо выдающаяся личность, о которой шла речь, сидела по другую руку Мартина.

- Скажите, пожалуйста, мистер Брик, - начал Мартин, обратившись к нему и задавая вопрос больше для того, чтобы поддержать разговор, чем из интереса к предмету, - кто этот, - он хотел было сказать "молодой", но счел более удобным не употреблять этого слова, - кто этот очень маленький джентльмен вон там, с красным носом?

- Это профессор Муллит, сэр, - отвечал Джефферсон.

- Можно спросить, профессор чего именно?

- Педагогики, сэр, - сказал Джефферсон Брик.

- Что-нибудь вроде школьного учителя, быть может? - отважился заметить Мартин.

- Это человек высоких нравственных правил, сэр, и необыкновенных дарований, - ответил военный корреспондент. - Во время последних выборов президента он счел необходимым разоблачить своего отца, который голосовал за противную сторону, и отречься от него. После этого он написал несколько потрясающей силы памфлетов - за подписью "Турб", то есть Брут задом наперед. Это один из самых замечательных людей в нашей стране, сэр.

"Их, кажется, тут видимо-невидимо", - подумал Мартин.

Продолжая расспросы, Мартин узнал, что здесь присутствует не менее четырех майоров, два полковника, один генерал и один капитан, так что он невольно подумал, как, должно быть, силен офицерский состав в американском ополчении, и полюбопытствовал про себя, командуют ли офицеры друг другом, а если нет, то откуда же берутся рядовые. По-видимому, тут не было ни одного человека без титула, ибо те, которые не имели военного чина, были или доктора, или профессора, или их преподобия. Три очень суровых и неприятных джентльмена прибыли с дипломатическими поручениями из соседних штатов - один по финансовым, один по политическим и один по церковным делам. Среди дам тут была миссис Паукинс, очень прямая, костлявая и неразговорчивая, и одна сухая старая девица, весьма убежденная сторонница эмансипации женщин, которая пропагандировала свои взгляды, читая лекции; зато все остальные дамы были совершенно лишены индивидуальных черт до такой степени, что любая из них могла бы стать на место другой, и никто этого не заметил бы. Кстати сказать, из всего общества только одни дамы не принадлежали, по-видимому, к самым замечательным людям страны.

Некоторые из джентльменов, проглотив последний кусок, вставали и выходили один за другим, задерживаясь лишь на минуту возле печки, чтобы освежиться у плевательниц. Другие, более усидчивые по характеру, оставались за столом целых четверть часа, пока не встали дамы, после чего все поднялись со своих мест.

- Куда они идут? - спросил Мартин на ухо у Джефферсона Брика.

- В свои спальни, сэр.

- Разве после обеда не бывает десерта или каких-нибудь разговоров? спросил Мартин, которому хотелось развлечься после долгого путешествия.

- Мы деловой народ, сэр, и у нас нет на это времени, - был ответ.

Итак, дамы вышли из столовой гуськом, причем мистер Джефферсон Брик и другие женатые джентльмены, еще остававшиеся в комнате, удостоили на прощание своих дражайших половин кивком головы - чем дело и ограничилось. Мартин подумал, что это не совсем приятный обычай, но пока что оставил свое мнение при себе, любопытствуя послушать поучительный разговор деловых людей, которые теперь отдыхали у печки, по-видимому чувствуя большое облегчение оттого, что удалился прекрасный пол, и усиленно пользовались плевательницами и зубочистками.

Разговор, по правде сказать, не отличался занимательностью и большую часть его можно было свести к одному слову - доллары! Все их заботы, надежды, радости, привязанности, добродетели и дружеские связи, казалось, были переплавлены ч доллары. Что бы ни попадало в медленно кипевший котел их беседы, они усердно подсыпали в эту кашу доллары. Людей ценили на доллары, мерили долларами; жизнь продавалась с аукциона, оценивалась и шла с молотка за доллары. После долларов больше всего уважались всякие дела, помогающие их нажить. Чем больше выбросит человек за борт чести и совести - этого ненужного балласта - с корабля своего Доброго Имени и Благих Намерений, тем больше у него останется места для долларов. Превратите коммерцию в сплошную ложь и повальное воровство, топчите знамя нации, как негодную тряпку, оскверните его звезда за звездой, сорвите с него полосу за полосой, как срывают погоны с разжалованного солдата, - все что угодно ради долларов! Что такое знамя по сравнению с долларами!

Охотник, который гонится за лисицей, рискуя сломать себе шею, всегда скачет очертя голову. Так было и с этими господами. Тот считался у них добрым патриотом, кто громче орал и плевать хотел на всякую порядочность. Тот был у них первым, кто в азартной погоне за корыстью сам не останавливался ни перед чем и потому не клеймил их подлые плутни. Так, за пять минут отрывочного разговора у печки Мартин узнал, что ходить в законодательное собрание с пистолетами, шпагами в тростях и другими невинными игрушками, хватать противников - за горло, подобно собакам и крысам, грозить, запугивать и подавлять грубой силой - все это были славные подвиги; не удары в сердце Свободы, разящие глубже, чем ятаганы турецких янычар, - а благовонный фимиам на ее алтарях, приятно щекотавший ноздри патриотов и поднимавшийся клубами до седьмого неба Славы *.

Один или два раза, воспользовавшись паузой, Мартин задал вопросы, естественно пришедшие ему в голову, как чужестранцу: о национальных поэтах, театре, литературе и искусстве. Но те сведения по этой части, какие могли сообщить ему его собеседники, не шли дальше вдохновенных творений таких великих умов современности, как полковник Дайвер, мистер Джефферсон Брик и другие, которые прославились, по-видимому, тем, что довели до совершенства газетную брань в так называемых "забористых статейках".