Хаймито Додерер - Последнее приключение

Там и сям, если путь приводит к прибрежью, в этот мир, как бы пресекая и оканчивая его, входит голубое море, где человеческому взору не остается ничего другого, как тонуть в его бездонной дали; и лишь много позже он начинает различать в ней смутную точку - корабль. В Палестине земля была желтой, как и стены тамошних городов, а такого пронзительного военного клича, какой издавали в сражениях пестро разодетые смуглолицые враги, не доводилось слышать никогда прежде. Впрочем, королевский двор точно так же, как море, оканчивал мир и пресекал его: ибо в безмолвных залах женщины шествовали там как под стеклом и потом его разбивали. И даже здесь, еще и сегодня, ядовитым дурманом пьянила память - о пряди волос на виске под кружевным или раззолоченным чепцом, о подхваченном шлейфе платья. Но в самой потаенной глубине этих кладовых прошлого иной раз мерцала слабая точка то ли дом, то ли забытая комната или местность, в которой ты, наверное, был однажды и по направлению к которой ты в то же время и двигался постоянно; и вот там были заросшие сочными травами глубокие долины, прорезанные тихими ручьями, в зеркале которых темнела, отражаясь, прибрежная зелень...

- А что за человек был этот шпильман, как он выглядел? - снова послышался голос Говена. - Я давно хотел вас спросить.

- Шпильман... - раздумчиво, по своему обыкновению, повторил сеньор и замолчал.

- Да, тот, что рассказывал вам о Монтефале и что сочинил песню, которой вы меня научили.

- Это был примечательный человек, примечательный не только своим искусством. Глаза у него были чуть раскосые, что у твоего сарацина, и с луком управлялся превосходно. - Сеньор Руй движением подбородка указал на оружие, притороченное к седлу Говена. - Он был, я полагаю, твоего сословия. Наверное, его отец находился в услужении у какого-нибудь рыцаря. А вот имя его я, как ты знаешь, забыл. Странно.

- Так, значит, замок Монтефаль на самом деле существует? И герцогиня Лидуана, и "огражденная страна", как вы говорите, тоже?

- Да ведь она зовется огражденной лишь с недавнего времени, с тех пор, как, по слухам, в лесах объявился дракон. Конечно же, все существует на самом деле - и герцогство, и замок, и Лидуана. При дворе мне пришлось однажды лично разговаривать с послом герцогини. Для меня это, стало быть, вне сомнения. Да и все об этом знают.

- Жива ли она еще? - задумчиво проговорил Говен; судя по всему, он не прочь был удостовериться поточнее не только насчет дракона, но и насчет Монтефаля и его госпожи.

- Жива. Отчего бы ей не быть живой? - равнодушно ответил сеньор.

- Но откуда вы знаете? Не из огражденной же страны дошли до вас эти вести?

- Ты неверно меня понял, мой мальчик, - сказал сеньор. - Страна ограждена лишь с одной стороны, как раз с той, откуда мы к ней приближаемся. Ограждена лесом и, как утверждают, прежде всего драконом. А в целом-то она, наверное, открыта миру.

- Да, но тогда, сеньор Руй... тогда ведь каждый может вас опередить?! Говен всем корпусом повернулся в седле и впился взглядом в своего господина.

- Нет, говорят... говорят, что Лидуана согласна отдать свою руку лишь герою. Знаешь ли ты, собственно говоря, что такое герой, Говен?

- Да, конечно... Почему вы спрашиваете, сеньор?

- Хотел бы сам это узнать... Она, видишь ли, много лет тому назад потеряла второго мужа. Но еще молода. Она поклялась себе - или дала обет взять в мужья лишь того, кто пробьется сквозь этот лес с его драконом.

- А тот посол... тогда, при королевском дворе... он ничего не рассказывал о драконе?

- Нет. Да и как он мог? Я разговаривал с ним, когда еще был жив второй супруг Лидуаны, а дракон странным образом объявился только после того, как она стала вдовой.

- Ах вот как... Стало быть, все было не так давно?

- Да нет, давно. Ты можешь судить по этой дороге, которую так верно описал мне шпильман. Когда-то это была людная дорога в Монтефаль. А сейчас, с тех пор как чудовище всех распугало, она поросла мхом и кустарниками, и их уже разрослось, как ты тоже видишь, немало.

- Значит, рассказ шпильмана о драконе... - Говен запнулся, и глаза его снова потемнели. - Когда вы были при дворе и разговаривали с послом герцогини?

- Тому уже восемь лет, как я в последний раз был при дворе.

- Восемь лет! - воскликнул Говен. - А мне шестнадцать. Выходит, это половина моей жизни. Я тогда был еще ребенком.

- Да ты и сейчас еще ребенок, Говен, - сказал сеньор Руй, - хотя в то же время и подрастающий рыцарь. Если мы доберемся целыми и невредимыми, тебя посвятят в рыцари при дворе герцогини. А мне-то сорок, и, стало быть, я много дольше тебя, дольше чем вдвое, живу на этой земле. Ты еще лежал в пеленках, а я уже давно был рыцарем.

Говен в полной растерянности смотрел на своего господина. Лишь через некоторое время он, так сказать, снова обрел дар речи.

- Вдвое дольше, чем я... даже еще дольше, - проговорил он, и потом вдруг: - Но вы ведь женитесь на герцогине, сеньор Руй?

- А это, похоже, в первую очередь придется решать с драконом, - ответил сеньор с коротким смешком.

Мерным шагом шли кони, иной раз ненадолго припускали мелкой рысцой, а потом острие алого копья впереди покачивалось, как и прежде, в медленном ритме. Дорога не менялась, медленно проплывал мимо лес, на третий и на четвертый день равно как и в первый.

Немало было кругом лесных ключей, под этими безмолвными сводами уже издали слышалось их журчание. Дорога отлого ползла вверх, так же отлого спускалась вниз, снова бежала ровной лентой. Она почти не изгибалась и видна была далеко впереди: лента из мха и низкорослой травы, а над нею лента голубого неба меж древесных вершин. Там и сям приоткрывались светлые прогалины, стволы расступались, и коням тогда было привольно пастись.

Еще накануне вечером, когда раскидывали лагерь для ночевки на опушке, Говен приметил странных птиц, которые теперь стали попадаться все чаще: крупные, жирные, наподобие зобастых голубей, только много крупнее, с длинными колышущимися перьями, свисавшими с хвоста. Обычно они сидели по нескольку штук рядом на нижних ветвях, не выказывали ни малейшего испуга и не поднимались даже при приближении всадников. И никогда они не издавали никакого звука - ни свиста, ни воркованья, - сидели, будто немые. В очередной раз, когда всадники проезжали под одной из таких бело-золотых стай, сидевшей на ветвях, сеньор Руй велел пустить в ход лук, выразив надежду, что из этих жирных каплунов получится отменное жаркое. Говен, не спешиваясь, вынул из колчана стрелу - не остроконечную, а с тупой головкой, какими стреляют при охоте на птиц, - проворно натянул короткую тетиву, уперев нижний конец лука в сапог, нацелился, выстрелил и попал: одна из птиц упала, причем не трепыхаясь, а испустив дух от одного только удара стрелы. Сеньора Родриго удивило, что в столь крупной твари так мало живучести, но еще больше он был удивлен тем, что другие птицы продолжали спокойно сидеть на ветвях, хотя Говен пустил еще несколько стрел, из которых две попали в цель. Один из стремянных спешился, поднял птиц и собрал стрелы. Даже уже на ощупь трофеи Говена были многообещающими тушки плотные, мясистые. Вечером их поджарили на костре. И с тех пор лакомились ими ежедневно.

Читать дальше