Джеймс Джойс - Улисс (часть 1, 2)

В глухую квинтэссенциальную ничтожность,

В темницу плоти ввергнута душа.

- Говорят, что нас ожидает литературный сюрприз, - тоном дружеским и серьезным промолвил квакер-библиотекарь. - Разнесся слух, будто бы мистер Рассел подготовил сборник стихов наших молодых поэтов. Мы ждем с большим интересом.

С большим интересом он глянул в сноп ламповых лучей, где три лица высветились, блестя.

Смотри и запоминай.

Стивен глянул вниз на безглавую шляпенцию, болтающуюся на ручке тросточки у его колен. Мой шлем и меч. Слегка дотронуться указательными пальцами. Опыт Аристотеля. Одна или две? Необходимость есть то, в силу чего вещам становится невозможно быть по-другому. Значится, одна шляпа она и есть одна шляпа.

Внимай.

Юный Колем и Старки. Джордж Роберте взял на себя коммерческие хлопоты. Лонгворт как следует раструбит об этом в "Экспрессе". О, в самом деле? Мне понравился "Погонщик" Колема. Да, у него, пожалуй, имеется эта диковина, гениальность. Так вы считаете, в нем есть искра гениальности? Йейтс восхищался его двустишием: "Так в черной глубине земли Порой блеснет античный мрамор". В самом деле? Я надеюсь, вы все же появитесь сегодня. Мэйлахи Маллиган тоже придет. Мур попросил его привести Хейнса. Вы уже слышали остроту мисс Митчелл насчет Мура и Мартина? О том, что Мур - это грехи молодости Мартина? Отлично найдено, не правда ли? Они вдвоем напоминают Дон Кихота и Санчо Пансу. Как любит повторять доктор Сигерсон, наш национальный эпос еще не создан. Мур - тот человек, который способен на это. Наш дублинский рыцарь печального образа. В шафранной юбке? О'Нил Рассел? Ну как же, он должен говорить на великом древнем наречии. А его Дульсинея? Джеймс Стивенс пишет весьма неглупые очерки. Пожалуй, мы приобретаем известный вес.

Корделия. Cordoglio [скорбь (итал)]. Самая одинокая из дочерей Лира.

Глухомань. А теперь покажи свой парижский лоск.

- Покорнейше благодарю, мистер Рассел, - сказал Стивен, вставая. - Если вы будете столь любезны передать то письмо мистеру Норману...

- О, разумеется. Он его поместит, если сочтет важным. Знаете, у нас столько корреспонденции.

- Я понимаю, - отвечал Стивен. - Благодарю вас.

Дай тебе Бог. Свиная газетка. Отменно быколюбива.

- Синг тоже обещал мне статью для "Даны". Но будут ли нас читать? Сдается мне, что будут. Гэльская лига хочет что-нибудь на ирландском. Надеюсь, что вы придете вечером. И прихватите Старки.

Стивен снова уселся.

Отделясь от прощающихся, подошел квакер-библиотекарь. Краснея, его личина произнесла:

- Мистер Дедал, ваши суждения поразительно проясняют все.

С прискрипом переступая туда-сюда, сближался он на цыпочках с небом на высоту каблука, и, уходящими заглушаем, спросил тихонько:

- Значит, по вашему мнению, она была неверна поэту?

Встревоженное лицо предо мной. Почему он подошел? Из вежливости или по внутреннему озарению?

- Где было примирение, - молвил Стивен, - там прежде должен был быть разрыв.

- Это верно.

Лис Христов в грубых кожаных штанах, беглец, от облавы скрывавшийся в трухлявых дуплах. Не имеет подруги, в одиночку уходит от погони. Женщин, нежный пол, склонял он на свою сторону, блудниц вавилонских, судейских барынь, жен грубиянов-кабатчиков. Игра в гусей и лисицу. А в Нью-Плейс обрюзглое опозоренное существо, некогда столь миловидное, столь нежное, свежее как юное деревце, а ныне листья его опали все до единого, и страшится мрака могилы, и нет прощения.

- Это верно. Значит, вы полагаете...

Закрылась дверь за ушедшим.

Покой воцарился вдруг в укромной сводчатой келье, покой и тепло, располагающие к задумчивости.

Светильник весталки.

Тут он раздумывает о несбывшемся: о том, как бы жил Цезарь, если бы поверил прорицателю - о том, что бы могло быть - о возможностях возможного как такового - о неведомых вещах - о том, какое имя носил Ахилл, когда он жил среди женщин.

Вокруг меня мысли, заключенные в гробах, в саркофагах, набальзамированные словесными благовониями. Бог Тот, покровитель библиотек, увенчанный луной птицебог. И услышал я глас египетского первосвященника. _Книг груды глиняных в чертогах расписных_.

Они недвижны. А некогда кипели в умах людей. Недвижны: но все еще пожирает их смертный зуд: хныча, нашептывать мне на ухо свои басни, навязывать мне свою волю.

- Бесспорно, - философствовал Джон Эглинтон, - из всех великих людей он самый загадочный. Мы ничего не знаем о нем, знаем лишь, что он жил и страдал. Верней, даже этого не знаем. Другие нам ответят на вопрос. А все остальное покрыто мраком.

- Но ведь "Гамлет" - там столько личного, разве вы не находите? выступил мистер Супер. - Я хочу сказать, это же почти как дневник, понимаете, дневник его личной жизни. Я хочу сказать, меня вовсе не волнует, кто там, понимаете, преступник или кого убили...

Он положил девственно чистый блокнот на край стола, улыбкою заключив свой выпад. Его личный дневник в подлиннике. Ta an bad ar an tir. Taim imo shagart [Корабль причалил к берегу. Я жрец (фразы из начальных пособий по ирл. языку)]. А ты это посыпь английской солью, малютка Джон.

И глаголет малютка Джон Эглинтон:

- После того, что нам рассказывал Мэйлахи Маллиган, я мог ожидать парадоксов. Но должен предупредить: если вы хотите разрушить мое убеждение, что Шекспир это Гамлет, перед вами тяжелая задача.

Прошу немного терпения.

Стивен выдержал тяжелый взгляд скептика, ядовито посверкивающий из-под насупленных бровей. Василиск. E quando vede l'uomo l'attosca [и когда взглянет на человека, отравляет его (итал.)]. Мессир Брунетто, благодарю тебя за подходящее слово.

- Подобно тому, как мы - или то матерь Дана? - сказал Стивен, - без конца ткем и распускаем телесную нашу ткань, молекулы которой день и ночь снуют взад-вперед, - так и художник без конца ткет и распускает ткань собственного образа. И подобно тому, как родинка у меня на груди по сей день там же, справа, где и была при рождении, хотя все тело уж много раз пересоткано из новой ткани, - так в призраке неупокоившегося отца вновь оживает образ почившего сына. В минуты высшего воодушевления, когда, по словам Шелли, наш дух словно пламенеющий уголь, сливаются воедино тот, кем я был, и тот, кто я есмь, и тот, кем, возможно, мне предстоит быть. Итак, в будущем, которое сестра прошлого, я, может быть, снова увижу себя сидящим здесь, как сейчас, но только глазами того, кем я буду тогда.

Сие покушение на высокий стиль - не без помощи Драммонда из Хоторндена.

- Да-да, - раздался юный голос мистера Супера. - Мне Гамлет кажется совсем юным. Возможно, что горечь в нем - от отца, но уж сцены с Офелией несомненно, от сына.

Пальцем в небо. Он в моем отце. Я в его сыне.

- Вот родинка, которая исчезнет последней, - отозвался Стивен со смехом.