Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 1)

Мистер Уорингтон снова поселился в "Бедфорде", но ненадолго. Он начал подыскивать достойное жилище неподалеку от королевского дворца и избрал квартиру на Бонд-стрит, где и обосновался с Гамбо, лошадей же поставил в конюшню неподалеку. Затем ему потребовались услуги портных, торговцев материями и башмачников. Не без некоторых угрызений он снял траур и надел шляпу с галунами и расшитый золотом камзол. Гамбо уже постиг столичные тонкости парикмахерского искусства, и припудренные светлые локоны мистера Уорингтона выглядели столь же модно, как у самого изысканного щеголя на ПэлМэл. Он появился на Кругу в Хайд-парке в собственном фаэтоне. Слухи о его сказочном богатстве достигли Лондона задолго до него самого, и баловень судьбы из Виргинии возбуждал немалое любопытство.

В ожидании того времени, когда ему можно будет баллотироваться по всем правилам, лорд Марч записал нашего юного друга в клуб в кофейне Уайта как знатного джентльмена из Америки. Свет еще не начал съезжаться в Лондон, но молодому человеку двадцати одного года от роду, с карманами, набитыми деньгами, не обязательно ждать начала сезона, чтобы жить в свое удовольствие, а Гарри твердо решил наслаждаться жизнью.

И он распорядился, чтобы мистер Дрейпер продал на пятьсот фунтов его ценных бумаг. Что бы сказала его бедная мать, знай она, что молодой расточитель уже начал проматывать отцовское наследство? Он обедал в ресторации, он ужинал в клубе, где Джек Моррис, не скупясь на самые жаркие хвалы, познакомил, его с джентльменами, находившимися тогда в столице. Он вкушал от жизни, от молодости, от наслаждений — чаша была полна до краев, и пылкий юноша жадно припал к ней. Видите ли вы далеко-далеко на западе благочестивую вдову, молящуюся за сына? Под деревьями Окхерста нежное сердечко тоже, может быть, бьется для него. Когда Блудный Сын предавался буйному веселью, разве его не ждали любовь и прощение?

Среди неизданных писем покойного лорда Орфорда есть одно, которое нынешний их издатель, мистер Питер Каннингем, не включил в сборник, возможно, усомнившись в его подлинности. Я и сам видел среди уорингтоновских бумаг только его копию, сделанную аккуратным почерком госпожи Эсмонд с пометкой: "Рассказ мистера X. Уолпола о пребывании моего сына Генри в Лондоне и о баронессе Тэшер. Написано ген. Конвею".

"Арлингтон-стрит, вечером в пятницу.

Я на день-другой, мой милый, прервал свои молитвы богородице Строберрийской. Разве не простоял я перед ней на коленях все три последние недели и разве мои бедные суставы не терзает ревматизм? Мне пришла охота побывать в Лондоне, посетить Воксхолл и Раниле, quoi {Ну и что? (франц.).}? Ведь могу же и я немножко поиграть, как другие престарелые младенцы? Предположим, после столь долгого пребывания на стезе добродетели меня потянуло на пироги с пивом, ужли ваше преподобие скажет мне — "нет"? Джордж Селвин, Тони Сторер и ваш покорный слуга сели под вечер в Вестминстере в лодку... во вторник? Нет, во вторник я был у их светлостей герцога и герцогини Норфолкских, только что прибывших из Танбриджа. Так в среду. Откуда мне знать? Разве не упился я до бесчувствия у Уайта целой пинтой лимонада?

Норфолки развлекали меня во вторник рассказами о юном дикаре — ирокезе, чоктау или виргинце, который наделал последнее время некоторого шуму в нашем уголке земного шара. Это отпрыск бесславного семейства Эсмондов-Каслвудов, в котором все мужчины — игроки и моты, а все женщины... ну, я не стану писать этого слова из опасения, что леди Эйлсбери заглядывает через твое плечо. Я слышал от отца, что оба покойных лорда состояли у него на жалованье, и последний из них, красавчик времен королевы Анны, был возведен из виконтов в графы благодаря заслугам и ходатайству его прославленной старой сестрицы, Бернштейн, ранее Тэшер, урожденной Эсмонд — так* же в свое время знаменитой красавицы и фаворитки старого Претендента. Она продала его тайны моему папеньке, который уплатил ей за них, и, забыв о своей любви к Стюартам, перешла на сторону августейшего Ганноверского дома, ныне над нами царствующего. "Неужели Хоресу Уолполу не надоест сплетничать?" — говорит твоя жена из-за твоего плеча. Целую ручки вашей милости. Я нем. Бернштейн воплощение добродетели. У нее не было никаких веских причин выходить за капеллана своего отца. Ведь столько знатных особ отлично обходилось без брака. Она не стыдилась быть миссис Тэшер и взяла себе во вторые мужья немецкого барончика, которого никто за пределами Ганновера не видел. Ярмут не питает к ней злобы. Есфирь и Астинь — добрые подруги и все лето в Танбридже по мере сил обманывали друг друга за карточным столом.

"Но при чем тут ирокез?" — спрашивает ваша милость. Ирокез тоже был в Танбридже и играл в карты, возможно, не передергивая, но без конца выигрывая. Говорят, что он обчистил лорда Марча не на одну тысячу — лорда Марча, который пролил столько крови, рассорился со всеми, дрался со всеми, охотился со всеми, влюблял в себя всех чужих жен, исключая жену мистера Конвея и не исключая ее нынешнего величества, графини Англии, Шотландии, Франции и Ирландии, королевы Вальмодена и Ярмута, да хранит ее небо на радость нам.

Ты знаешь этого плюгавого мерзавца de par le monde {Неведомо откуда взявшегося (франц.).}, некоего Джека Морриса, который шныряет по всем лондонским домам. Когда мы были в Воксхолле, мистер Джек кивнул нам из-под подбородка миловидного юнца, на руку которого он опирался и которого соблазны сада, по-видимому, приводили в неистовый восторг. Господи, как упоенно он глазел на фейерверк! Боги, как он рукоплескал гнуснейшей накрашенной певичке, чей визг немилосердно терзал мои уши. Грошовая нитка бус и яркая тряпка в земле ирокезов — великие сокровища, и наш дикарь был совсем ослеплен таким великолепием.

Кругом зашептались, что это тот самый Счастливчик. Накануне у Уайта он самым благородным образом выиграл у Рокингема и моего драгоценного племянника триста гиней, а теперь вопил и бесновался, очарованный музыкой, так что смотреть было приятно. Я не люблю кукольных представлений, но я очень люблю водить на них детей, мисс Конвей! Шлю вашей милости нижайший поклон и, надеюсь, мы как-нибудь вместе отправимся посмотреть Кукол.

Когда певичка сошла со своего трона, Джек Моррис во что бы то ни стало возжелал представить ей моего виргинца. Я увидел, как он покраснел до ушей и отвесил ей весьма изящный поклон, какого я никак не ждал от обитателя вигвама, а засим, как мне кажется, дикарь и дикаресса удалились вместе.

Всего за три часа до этого мои спутники съели и выпили так много, что в Воксхолле они непременно пожелали скушать цыплят с пуншем, после чего Джордж уснул, а мне за мои грехи вздумалось рассказать Тони Стореру wo, что я знал о милом семействе виргинца, и, в частности, кое-какие подробности о бершнтейновских похождениях, а также историю еще одной пожилой красотки, ее племянницы, некоей леди Марии, которая была au mieux {В наилучших отношениях (франц.).} с покойным принцем Уэльским. Что я сказал? Да меньше половины того, что мне было известно, и, разумеется, не больше десятой доли того, что я намеревался сказать, но кто тут бросается на нас, как не наш дикарь, на этот раз совсем уж багровый и в полной боевой раскраске! Оказывается, он пил огненную воду в соседней ложе!