Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)

— Ну, что ты, mon cher {Мой милый (франц.).}, в моем-то возрасте! сказала баронесса. — Да я умру со скуки на любой трагедии. Однако я помогу тебе, чем могу. Куплю места в ложах для всех моих слуг. Почему бы нет? Кейз в своем черном костюме выглядит совсем как дворянин, а Бретт в одном из моих платьев даже foux air de moi {Немножко похожа на меня (франц.).}. Пусть оставят на мое имя два места в передней ложе. До свидания, мой мальчик. Bonne chance {Желаю удачи (франц.).}.

Вдовствующая графиня послала мне свои поздравления (на тыльной стороне девятки треф): у них в этот день играют в карты, и она крайне сожалеет, что они с Фанни не могут послушать мою трагедию. Ну, а о моем дядюшке и о леди Уориягтон же могло, разумеется, быть и речи. После моей встречи с портшезом ее милости я мог бы с таким же успехом пригласить в "Друри-Лейж" королеву Елизавету. Этим исчерпывался список моих аристократических друзей, которыми так хвастался бедняга Сэмпсон и в расчете на которых, как он сам признался, директор театра предоставил мистеру Хэгану его ангажемент.

— А где же лорд Бьют? Вы как будто обещали, что его милость будет в театре? — брюзгливо спросил директор, беря понюшку табака. (Как непохож был этот господин на веселого, обходительного, удачливого директора, который так любезно принимал меня полгода назад!)

— Разве я обещал вам, что лорд Бьют будет в театре?

— Да, обещали, — говорит мистер Гаррик, — и что ее высочество принцесса Уэльская прибудет, и его величество тоже.

Тут бедняга Сэмпсон признался, что, окрыленный несбыточными надеждами, он и правда пообещал, что все эти августейшие особы посетят премьеру.

На следующий день на репетиции дела обстояли еще хуже, и директор был в ярости.

— Боже милостивый, — сказал он мне, — в хорошенькую guet-a-pens {Западню (франц.).} вы меня заманили, сэр! Прочтите-ка это письмо, сэр, прочтите его! — И он протянул мне листок.

"Милостивый государь, — говорилось в письме, — я видел милорда и передал ему просьбу мистера Уорингтона почтить своим присутствием премьеру его трагедии "Покахонтас". Его милость — покровитель драмы и бесценный друг всех изящных искусств, но он просит меня сообщить вам, что не может позволить себе, а тем паче просить его величество, посетить спектакль, главная роль в котором поручена актеру, заключившему тайный брак с дочерью одного из высокородных дворян, приближенных к особе его величества.

Ваш доброжелатель

Сондерс Мак-Дуфф.

Мистеру Д. Гаррику

В Королевский театр

на Друри-Лейн".

Бедняжка Тео приготовила славный ужин к моему возвращению с репетиции. Я не решился сообщить ей столь ужасную весть, а в объяснение своей необычной бледности сослался на усталость.

"Покахонтас"

Зная, что английская публика не столь хорошо знакома с историей Покахонтас, как мы, виргинцы, и поныне чтящие память этого бесхитростного и доброго создания, мистер Уорингтон по совету своих друзей сочинил небольшую балладу об этой индейской принцессе и напечатал ее в журналах за несколько дней до премьеры трагедии. Мы с Сэмпсоном считали, что это чрезвычайно ловкий и хитроумный шаг.

— Это послужит хорошей приманкой, сэр, — говорил мой пылкий друг-священник. — Вы увидите, сколько рыбешки приплывет к нам в сети в великий день премьеры! — И он и Спенсер утверждали, что оба они слышали, как обсуждались мои стихи в различных кофейнях и какие им воздавались хвалы, авторство же их приписывалось и мистеру Мезону, и мистеру Кауперу, и даже знаменитому мистеру Грею. Боюсь, что бедный Сэм сам распускал все эти слухи, и вздумай кто-нибудь назвать автором трагедии Шекспира, священник без сомнений стал бы утверждать, что "Покахонтас" — лучшее из всех творений великого барда. С историей капитана Смита я познакомился еще мальчишкой в библиотеке моего деда, и сейчас мне часто вспоминается, как я сидел возле доброго старика с моей любимой книгой в руках и с увлечением читал о подвигах нашего виргинского героя. Я любил читать о путешествиях Смита, о страданиях, пережитых им в плену, о его побегах и о жизни его не только в Америке, но и в Европе. И теперь, в Англии, стоит мне взять с полки знакомый том, я снова как бы становлюсь ребенком и меня обступают воспоминания далеких дней детства. Дед часто рисовал для меня сценки: Смит бьется с турками на Дунае; дикари-индейцы ведут Смита на казнь. А сколь ужасна была схватка Смита с тремя турецкими вождями, и какой восторг вызывало во мне описание его поединка с Бонни Мольгро — с последним и самым страшным из всех трех. Какое это было грозное имя — Бонни Мольгро, и каким рисовался он нашему воображению — в огромном тюрбане, с бородой и с ятаганом в руке! После того как Смит победил двух первых своих врагов и снес им головы с плеч, он встретился в поединке с Бонни Мольгро и (так говорилось в моей любимой старой книге) "остриями своих алебард они разили друг друга с такой силой, что оба едва держались в седле: тут туго пришлось христианину, получившему столь тяжелую рану, что алебарда выпала у него из рук, а из-за земляного вала крепости уже доносились приветственные клики в честь будто бы одержавшего победу турка. Однако христианин был ловок и увертлив, а конь его проворен, и удары турка не попадали в цель, а христианин извлек свой меч и ударил турка под ребра, проткнув его насквозь, и тот хотя и спешился, но стоять уже не мог и тут же лишился головы, как в все прочие. В награду за это славное деяние герцог Сигизмунд пожаловал Смиту щит с гербом, а в гербе были головы трех турок, и еще положил ему ежегодную пенсию в триста дукатов". Изменив время и место (такая вольность — привилегия поэта), я заставил капитана Смита совершать в моей трагедии подобные же подвиги на берегах нашего Потомака и Джеймса. Моя "баллада-приманка" выглядела так:

Покахонтас

Сломан меч, без сил десница…

Ах, зачем он рвался в бой!

Сонм врагов окрест теснится,

Одинок средь них герой.

Чу, звучит над полем боя

Их победный, злобный крик.

Бьется воин, хоть поник,

Брызжет кровь из ран героя!

Возведен костер высокий,

Факел смерти вознесен!

Смерть в огне — удел жестокий.

Пленник будет ли спасен?

Вкруг костра, зловеще воя,

Пляшет дикая орда,

Но спокоен, как всегда,

Горд бесстрашный лик героя.

Тут, воителя спасая,

Взора с жертвы не сводя,

Выступает молодая

Индианка, дочь вождя: "Путы прочь!

Я ваш злодейский

Замысел свершить не дам!

Я повелеваю вам

Соблюсти закон индейский!"

И рукой отводит смело

Томагавк и нож. Так вот

Кто героя дух и тело

От великих мук спасет!

У костров лесной стоянки

Слышен сказ былых времен:

Как британец был спасен

Волей знатной индианки.