Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)

— Как так — почему же без каравая? — спросила баронесса.

— А так. Если, конечно, не считать тех крох, что могут перепасть ему со стола его старшего брата. Тот сам это сказал.

— Вот жестокосердый негодяй! — вскричала госпожа де Бернштейн.

— А, полноте! Я с вами в открытую играю, тетушка — cartes sur table! {Карты на стол! (франц.).} Мистер Джордж поступил так, как на его месте поступил бы каждый, и мы не вправе возмущаться. Молли сама согласилась с этим, когда первый взрыв горя миновал, и я заставил ее внять голосу рассудка. Вот старая дуреха! В ее-то возрасте и так потерять голову из-за мальчишки!

— Я почти готова поверить, что это была подлинная страсть, — сказала госпожа де Бернштейн.

— А вы бы послушали, как она с ним прощалась! C'etait touchant, nia parole d'honneur! {Это было трогательно, честное слово! (франц.).} Я плакал. Как перед богом, я не мог удержаться от слез. Мы сидим себе, обедаем, и вдруг этот малый, взъерошенный, в заляпанных грязью чулках, вламывается к нам и клянется Марии в верности, и, надо сказать, довольно хорошим слогом, а наша Молли ему отвечает. Клянусь честью, мне даже вспомнилась миссис Уоффингтон в новой шотландской пьесе, той, что написал мистер Дуглас, один из фаворитов лорда Бьюта… как бишь она называется-то? Так вот, Молли повисает на шее у этого малого и прямо-таки душераздирающим голосом произносит слова прощания. А затем в горделивом отчаянии покидает столовую!.. Нет, благодарю вас, я не хочу больше шоколада. Если она совершила mauvais pas {Ложный шаг (франц.).}, то никто не сумел бы с большим достоинством выйти из положения. Это было великолепное, по всем правилам отступление после поражения на поле боя. Нас взяли измором и заставили сдать позиции, но свою честь мы не уронили.

— Ну, Молли от этого разочарования не умрет! — заметила баронесса, поднося чашку к губам.

Милорд ухмыльнулся, обнажив желтые зубы.

— Хе, хе, — произнес он. — Ей уже случалось переболеть этой болезнью, и в весьма тяжелой форме, однако всякий раз она отлично восстанавливала силы. В возрасте Молли эта болезнь не смертельна, как, без сомнения, известно и вашей милости.

Каким образом это может быть известно ее милости? Она была уже не девочкой, когда вышла замуж за доктора Тэшера. А баронессой де Бернштейн сделалась еще много позже. Однако, как говорит поэт, старую Дидону горе не миновало, и поэтому она умела проявлять сочувствие к страдальцам.

В низших слоях общества люди, как я слышал, побранившись, подравшись, облив друг друга грязью, пребывают затем долго в непримиримой вражде. Но в высшем свете в наш век ведут себя куда мудрее. Когда между людьми возникают размолвки, они перестают встречаться друг с Другом. Потом наступает примирение, встречи возобновляются и о прошлом никто не поминает. Сбившемуся с пути сыну, как заблудшей овце, милостиво даруется отпущение грехов, хотя всем известно, что он проводил свои дни в дурной компании. На протяжении полугода две ветви эсмондовского рода — Каслвуды и госпожа де Бернштейн были отчуждены друг от друга, находясь в состоянии войны за обладание бедным Гарри Уорингтоном. После того как вопрос этот решился сам собою, ничто не препятствовало больше их встречам, и они могли делать вид, будто никаких размолвок никогда и не возникало, и госпожа де Бернштейн отправилась в парадной карете на званый вечер к леди Каслвуд, а дамы Эсмонд прибыли, сияя улыбками, на призывный звук барабана под знамена госпожи де Бернштейн, и все, как прежде, были исполнены взаимной любви друг к другу.

— Слышала я, сударь, что вы проявили себя жестокосердым чудовищем по отношению к вашему бедному брату Гарри! — с удовлетворением произносит баронесса и шутливо грозит Джорджу тростью.

— Я действовал в согласии с полученным от вашей милости намеком и стремился установить, сам ли по себе Гарри или только его предполагаемое богатство расположило к нему его родственников, — густо покраснев, отвечает Джордж.

— Ну, разумеется, Мария не может выйти замуж за этого бедняка, раз у него самого нет ничего за душой, а старший брат заявил, что не даст ему ни полпенни!

— Я сделал это из самых лучших побуждений, сударыня, — возражает Джордж и краснеет еще пуще.

— Ну, а то как же! Ах ты, лицемер! — восклицает старая дама.

— Лицемер! Почему же, сударыня? — вопрошает мистер Джордж Уорингтон и с достоинством распрямляет плечи.

— Мне все известно, дитя мое! — говорит баронесса по-французски. — Ах, ты вылитый дед! Подойди, я хочу тебя обнять! Гарри все мне рассказал, и я знаю, что ты поделил с ним поровну свое маленькое наследство!

— Иначе и быть не могло, сударыня. Кошельки наши, как и наши сердца, принадлежат друг другу с колыбели. Я нарочно притворялся бездушным, чтобы испытать этих людей, — говорит Джордж, и слезы увлажняют его взор.

— И виргинское поместье ты поделишь с ним тоже? — спрашивает баронесса.

— Этого я не сказал. Это было бы несправедливо, — отвечает мистер Уорингтон. — Землю должен наследовать

старший в роде, и только таким путем она могла бы отойти к Гарри: может ведь статься, что я умру или матушка переживет нас обоих, Но половина того, чем я владею, принадлежит Гарри. Нельзя забывать, что он был расточителен только потому, что заблуждался относительно своего истинного положения.

— Да это же рыцарь добрых старых времен, это Баярд, это дед Джорджа, вставший из могилы! — воскликнула баронесса, укладываясь с помощью камеристки в постель. Вечером, когда братья подошли к ней, чтобы попрощаться, бедному Гарри были протянуты два пальца, а Джорджу подставлена для поцелуя ярко нарумяненная щека, что заставило его, принимая от своей почтенной родственницы этот знак расположения, залиться ответным румянцем.

И хотя зависть была Гарри Уорингтону чужда и он отдавал должное брату как своему руководителю и наставнику, во всех отношениях его превосходящему, все же не приходится удивляться, если он испытал некоторое разочарование и почувствовал себя слегка уязвленным, когда развеялся окружавший его ореол Юного Счастливца и наследника необъятных виргинских поместий. Его кенсингтонские друзья могли сколько угодно клясться, что любят его ничуть не меньше, а даже больше после его свержения с престола, в ответ на что Гарри отвешивал поклоны и благодарил, однако не мог же он при этом не приметить, что на пышном приеме, которым милорд Каслвуд почтил своего новообретенного родственника, все внимание сиятельного кузена было сосредоточено на одном только Джордже, что только о нем и было разговору, что все petits soins {Знаки внимания (франц.).} и комплименты расточались только ему, в то время как на него, на Гарри, никто уже не обращал внимания, кроме бедняжки Марии, не сводившей с него задумчивого взора, в котором читался скорбный укор и, как и следовало ожидать, осуждение за то, что она его покинула. "Ах, Гарри! — казалось, говорил ему этот взор. — Вы приняли из моих рук свободу, которую я вам даровала, но могла ли я ожидать, что вы будете так счастливы ее обрести". Она отвергла его, но никак не могла ему простить, что он поймал ее на слове. Она не хотела принадлежать ему, но она хотела им обладать.