Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)

— Мне вспоминается сейчас, как на совете у нашего генерала некий маленький филадельфиец, чей ум и проницательность мы не раз имели возможность отмечать, возражал против проведения той самой военной операции, плачевный исход которой полностью доказал его правоту.

"Разумеется, — говорил он, — когда войска вашего превосходительства достигнут форта Дюкен, эта небольшая слабая крепость никак не сможет оказать сопротивление такому генералу, такой армии и такой артиллерии. Но берете ли вы в расчет, сэр, все трудности похода? Вашему превосходительству придется пробираться через девственные леса, где не ступала нога человека, вам придется самим прокладывать себе дорогу, и ваше войско растянется не меньше чем на четыре мили. Во время продвижения через лес ваши ослабленные этим обстоятельством солдаты будут подвергаться бесчисленным нападениям с тыла, с фронта и с флангов — нападениям неприятеля, который будет для вас невидим и неуловим и чей опыт в ведении такого рода войн сделал его чрезвычайно искусным в устройстве засад".

"Вздор! — сказал генерал. — Эти дикари могут навести страх на вашу необученную милицию ("Чрезвычайно вам признателен, ваше превосходительство, за столь лестный отзыв", — подумал, вероятно, сидевший за столом мистер Вашингтон), но регулярная армия его величества никогда не дрогнет перед индейцами".

"От всего сердца надеюсь, что вы правы, сэр", — отвечал мистер Франклин со вздохом, чем вызвал, конечно, кривые усмешки на лицах всех приближенных генерала, ибо как мог этот почтмейстер, этот нахальный штатский позволить себе высказать суждение о вещах, в которых он ровным счетом ничего не смыслит.

Мы все презирали примкнувших к нам индейцев, и наш командир невысоко ставил их службу. Своим возмутительным обращением с индианками наши офицеры восстановили против себя дружественных нам вождей, и в конце концов их осталось на нашей стороне не больше семи-восьми человек. Имей мы в тот роковой день, девятого июля, впереди сотни две индейцев, исход боя мог бы быть иным. Они отбили бы атаку индейцев, сражавшихся на стороне французов, и не дали бы возникнуть тому паническому бегству, которое вслед за этим нападением последовало. Теперь уже известно, что французы готовились сдать форт, никак не рассчитывая его удержать, и даже сами индейцы, сражавшиеся на их стороне, возражали против столь отчаянного шага, как нападение на такого превосходящего по своим силам противника, как мы.

Я находился там же, где наш генерал, — с главными силами, — когда впереди началась пальба, и адъютанты один за другим поскакали туда. Первая атака неприятеля была успешно отбита нашими передовыми частями, и наши солдаты ликовали и кричали "ура". Но вскоре наш огонь ослабел, а на нас со всех сторон, из-за каждого дерева, из-за каждого куста стали лететь пули, поражая одного за другим. Мы шли правильным строем — застрельщики впереди, знамена и две небольшие пушки в центре, обоз с крепким охранением замыкал тыл; сначала, две-три мили, нам приходилось продвигаться но открытой местности шириной в полмили, по обе стороны которой тянулись густые заросли. Некоторое время нам палили прямо в лоб, но затем, довольно скоро, противник открыл стрельбу и с флангов — из леса. Наши ряды стали быстро редеть, причем офицеров было уложено больше, чем солдат. На первых порах, как я уже сказал, солдаты кричали "ура" и отстреливались, и наши пушки даже открыли огонь по лесу и, казалось, заставили замолчать засевших в засаде французов. Но потом ружейная стрельба из-за укрытия началась снова. Наши ряды дрогнули, солдаты, невзирая на приказы и крики генерала и офицеров, посылавших их вперед, сбились в кучу и принялись беспорядочно палить в чащу, что, конечно, не достигало цели. Авангард повернул и побежал назад, к главным силам. Многие солдаты были ранены, другие просто испуганы; они кричали, что там, впереди, пять тысяч французов и без числа этих дьяволов-индейцев, которые дико вопят, бросаются на наших поверженных на землю солдат и снимают с них скальпы. Из леса к нам доносились крики индейцев, а наши люди продолжали падать, сраженные летящими оттуда пулями. Теперь уже никакая сила не могла заставить их идти вперед. Из всех адъютантов, посланных командиром, ни один не вернулся обратно. Наконец пришел и мой черед: я был послан к капитану Фрезеру, находившемуся в авангарде, с депешей, которую ему не суждено было получить, а мне — доставить.

Я не прошел и тридцати ярдов, как был ранен пулей в ногу и упал на землю. Помню, как навстречу нам хлынула лавина индейцев, а за ними французы; индейцы издавали свой дьявольский военный клич, а французы казались не менее разъяренными, чем их союзники-дикари. С изумлением и горечью отметил я, как мало белых мундиров было на поле битвы. От силы десятка два французов пробежало мимо меня, да и всего в этом проклятом сражении, где два храбрейших полка англичан были разбиты наголову, французов участвовало не больше пятидесяти человек.

Один из их солдат, не то индеец, не то француз, ибо на нем были мокасины, белый французский мундир и кокарда, увидав меня, простертого на земле, остановился и, подняв ружье над головой, бросился ко мне с явным намерением размозжить мне череп прикладом, а потом очистить мои карманы. При мне был пистолет, которым снабдил меня Гарри, когда я отправлялся в поход. По счастью, он лежал неподалеку, и я смог до него дотянуться. Я успел схватить его, и француз упал, сраженный пулей, ярдах в шести от меня. На этот раз я был спасен, но из раны лилась кровь, и силы мои иссякли. Когда я попытался снова зарядить пистолет, рука моя повисла, как плеть, я выпустил оружие и едва не лишился чувств.

Все мутилось у меня в голове, в ушах глухо отдавались выстрелы и крики индейцев; я лежал, истекая кровью, и вдруг увидел перед собой индейца: он обшаривал тело убитого мною француза и все посматривал на меня. Для начала он занялся мародерством: вывернул у француза карманы, разорвав на нем мундир, а затем снял с него скальп и, держа в зубах окровавленный нож, двинулся ко мне. Словно во сне или как сквозь туман, я увидел, что он приближается, и был не в силах оказать ему сопротивление, не мог даже пошевельнуться.

Он уже придавил коленом мне грудь, окровавленной рукой схватил меня за волосы, оторвав мою голову от земли, и в это мгновение я увидел за его спиной пробегавшего мимо французского офицера.

Милосердный боже, это был молодой Флорак — один из моих секундантов на дуэли в Квебеке!

"A moi {Ко мне! (франц.).}, Флорак! — крикнул я. — C'est Georges! Aide-moi! {Это Джордж! Помоги мне! (франц.).}

Он остановился, услыхав мой крик, и бросился ко мне. Схватив за плечо индейца, он приказал ему отпустить меня. Но индеец не понимал по-французски или делал вид, что не понимает. Он еще крепче ухватил меня за волосы и, размахивая окровавленным ножом, показывал французу, чтобы тот не мешал ему расправляться с его добычей. Я же мог только жалобно воскликнуть снова: