Роберт Уоррен - Дебри

Впрочем, какая разница, думал он. Женщина с каменным домом, двумя сараями и двумя сотнями акров земли... Кто-нибудь непременно придет и возьмет на себя заботу о ней. Он, Адам Розенцвейг, ничем не обделил эту женщину. Да вспомнит ли она о нем через несколько лет?

Когда они разбили лагерь, Джед сказал:

— Хочешь знать, почему мы так рано остановились? Так вот, мне захотелось взглянуть на место побоища.

Адам вопросительно поднял на него глаза.

— Да, — сказал Джед, кивая в сторону холмов, — вон там это произошло.

Адам смотрел на выпуклые, нежно вздымающиеся гребни на юго-западе.

— Н-да, — сказал Джед, — тут-то они и выпустили кишки из генерала Ли. Это и есть Геттисберг, где был бой.

Он снова прищурился на холмы.

— Потянуло, понимаешь, взглянуть, — он поблуждал взглядом по округе и повторил как бы для самого себя: — Н-да, как-то потянуло.

С внезапной резвостью он повернулся к Адаму:

— Что, желаешь сходить?

Адам кивнул. Он не мог оторвать глаз от холмов.

— Ты идешь? — спросил Джед Моиса.

— Сегодня-то отчего не сходить, уж лучше сейчас, чем два месяца назад, — сказал Моис и ухмыльнулся.

— Больше двух месяцев, — сказал Джед.

Да, подсчитал Адам, много больше двух месяцев прошло с тех пор, как он покинул палубу "Эльмиры" и очутился в Америке, на её пустых, тихих улицах, потерянный, никем не преследуемый и никому не нужный.

Ворота кладбища оказались устрашающей кирпичной конструкцией высотой никак не меньше двадцати пяти футов [21], квадратные, приземистые, с пробитою в них аркой, с обеих сторон арки по четыре узких окна в два ряда, окна верхнего ряда — сводчатые. Стекла в окнах, конечно, выбиты, но сама постройка почти не пострадала.

За воротами стояли надгробия, в основном простые каменные плиты, некоторые слегка покосились, как им и полагалось от старости и усадки почвы. Таковы были признаки времени и покоя.

Но во многих местах земля явно подверглась грубому вмешательству извне. Некоторые плиты лежали на земле, и время было в этом явно не виновато. Другие были расколоты или валялись в траве грудой обломков, белея гранитными сломами, как кости. Ближе к краю кладбища огромный участок земли — около трехсот квадратных футов — казалось, весь перерыли и затем просто заровняли. Здесь не осталось никаких надгробий, хотя, судя по расположению рядов, когда-то они тут были.

— Мертвые, которые здесь лежат, — сказал Джед Хоксворт, — их просто вышвырнуло из могил.

— Прямо Судный День какой-то, — сказал Моис. — Только никакого Суда не случилось. Представляю, как у них глаза на лоб полезли, когда стало ясно, что это ложная тревога.

Джед остановился, глядя на свежевыцарапанную надпись на воротах кладбища.

— Хм, — он издал звук, похожий на хрюканье. — Хм, — звук, похожий на зародыш смеха. — Н-да, — и начал читать слова:

"ЗА ПРИМЕНЕНИЕ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ В ЭТОМ РАЙОНЕ ВАМ ГРОЗЯТ КАРАЮЩИЕ МЕРЫ ПО ВСЕЙ СТРОГОСТИ ЗАКОНА"

— Карающие, — с явным удовольствием повторил Джед шепотом. — Хм.

— И кто же, интересно, будет их применять, эти меры? — спросил Моис. Кто будет делать пиф-паф, пиф-паф, пиф-паф? — он прицелился, щурясь на мушку воображаемой винтовки. Потом издал хрюкающий звук. Засмеялся над невысказанной шуткой. Но долго не смог хранить её в тайне.

— Вот слушайте, — заговорил он. — Я вам скажу, кто будет их карать. Они сами себя покарают. Покарают друг друга до смерти. Смертный приговор так-то вот. Они ат-тлично приведут его в исполнение. Пиф-паф.

Адам увидел сломанное колесо, прислоненное к воротам кладбища. Это было тяжелое колесо, грубо обитое железом, колесо от орудия или кессона [22]. Но треть его была непонятным образом вырвана. Расщепленные куски спиц торчали из толстой втулки. Железо обода, выкрученное и покореженное, указывало в небо. Его уже начала разъедать ржавчина, заметил Адам. Кто-то прислонил банник к воротам кладбища. Он ждал, послушный и мирный, как метла, которую на минутку оставила хозяйка, отвлекшись от уборки.

Почему он не упал, спрашивал себя Адам. Он думал о том, как банник год за годом будет ждать на этом самом месте, одним концом постепенно уходя в землю, металл будет отслаиваться и крошиться.

Адам поглядел на север, в сторону деревни. Он увидел крыши, белый шпиль в окружении мирных деревьев. Деревья уже переходили на осенние цвета. Он услышал сзади приближающиеся шаги двух человек. И пошел дальше.

За каменной стеной, до которой было рукой подать, начиналась ровная долина, вдали она перерастала в гряду невысоких гор, ощетинившихся фруктовыми деревьями и островками соснового бора. Солнечные лучи тянулись через долину с гребня далеких гор почти вровень с землей.

— Да, сынок, — проговорил голос, и Адам оглянулся.

— Да, сынок, — повторил голос, — оттуда они и пожаловали.

Тогда Адам увидел их.

Рядом с каменной стеной на земле сидели трое. Адам подошел. Один, толстый, прислонился к тому, что осталось от ствола дерева, основная часть которого была сломана или срублена и валялась на земле в семи футах от него. Толстый был очень толст. Он сидел, раскинув перед собой ноги, распиравшие изнутри черные штаны, а между ногами лежало огромное пузо. Перед пузом стоял глиняный кувшин с веревочной петлей вместо ручки.

Адам вопросительно смотрел на него.

— Южане, — сказал толстый, кивая на запад. — Вон оттуда они пожаловали.

Подошел Джедин Хоксворт с негром.

— Добрый вечер, люди добрые, — сказал толстый. И поднял лицо грязное, потное, в пыльных разводах и с веселой улыбкой. Жара спала, но по лицу его струились капли пота, наверное, это было вызвано обильным внутренним подогревом.

— Здрасте, — сказал Джед.

Толстый утер лицо носовым платком, огромным, как полотенце, и цветом напоминающим вспаханное поле. Сдвинул на затылок черную фетровую шляпу и вытер лоб. Поморгал маленькими глазками, утонувшими в красных складках кожи, взял кувшин, откупорил и сказал:

— Недурно согревает, друзья.

Он вознамерился было выпить, и уже оттопырил нижнюю губу, и носик кувшина возложил на это широкое ложе, как вдруг с ним случился приступ учтивости.

— Прошу прощения, любезные господа, — проговорил он, отнимая кувшин от губ. — Не желаете ли глоточек, господа хорошие?

И протянул кувшин Джеду Хоксворту, который, поблагодарив, отпил и удовлетворенно крякнул. Затем передал кувшин Адаму. Тот, немного помедлив в смущении, сказал: нет, нет, благодарю.

Толстяк покачал пальцем, размером и формой напоминавшим внушительную сосиску.

— Пфф, — сказал он. — Вздор! Подумаешь, глоточек! Это всего лишь ускорит приток крови к мозгу, целебный приток мочи к мочевому пузырю и живительный приток слов к губам для задушевного разговора. В придачу к этому, уменьшит муки старения и...