Филипп Эриа - Испорченные дети

Но брат не взглянул в мою сторону, и я опустила руку себе на колено. Валентин начал подробный рассказ, из коего я заключила, что завещание бабуси, по которому ее родные дети получали равную долю наследства, было составлено в пользу Симона, в ущерб интересам всех прочих внуков и племянников. Мой старший брат очутился в выигрыше по различным явным и скрытым пунктам завещания.

- Ах, вот в чем дело, - сказала я. - Что же теперь? Ты с ним говорил?

- Должен признаться, Агнесса... Мы с Симоном сейчас в холодных отношениях.

- Ого! Даже так?

- Именно так, ведь ты себе и представить всего не можешь! Помнишь, к примеру, бабусины Суэцкие акции?

- Нет. Я ведь никогда не была в курсе дела. Однако верю тебе на слово. А какова во всем этом роль мамы?

- Ох, бедная мамочка! Она не хочет принимать сторону ни одного из своих сыновей. Впрочем, все эти вещи не в ее власти! Лично я не позволю со мной так поступать! У меня жена, дети!.. Установлено, что последние месяцы Симон часто запирался с бабусей. Оставался с ней наедине. Он всегда умел ее развлечь, отсюда и эта привилегия, которой он широко пользовался. А на самом-то деле вовсе он ее не развлекал... Просто-напросто принудил внести изменения в завещание. Франсиза, которую я незаметно сумел расспросить, сообщила мне весьма интересные подробности... Улавливаешь ход моей мысли?

- Да, да, продолжай... Прости меня, я отчасти отстала от всех этих дел. Значит, ты сказал?..

- Я сказал, что, с одной стороны... все родные могут засвидетельствовать... что в течение последнего года бабуся была уже не совсем в себе. Таким образом, ей-богу же, можно поднять вопрос о посягательстве на чужую часть наследства. С другой стороны, ущемлен в своих интересах не я один. На моей стороне семья дяди Теодора, то есть Гастон, Поль, Рауль и Женевьева, Они прямо в бешенстве. Наконец, Агнесса, случай с тобой. Эта смехотворная рента...

- Ты рассчитываешь на меня, Валентин?

Я задала этот вопрос без всякого возмущения, нисколько не удивляясь, скорее из любопытства; мне стало даже весело.

- Конечно, - подтвердил он. - О, успокойся, я вовсе не собираюсь обращаться в суд. Это не в моем духе. Мы просто поговорим с Симоном. Но чтобы это принесло результаты... Ты же сама знаешь Симона! Мы должны поговорить с ним твердо, а главное, все вместе.

- И ты рассчитывал на меня?.. Но, Валентин, ты, очевидно, не подумал, как будет выглядеть мое появление на сцене по такому поводу после всего того, что произошло между мной и ими... На что это будет похоже!.. Если ты приехал сюда с единственной целью добиться моего участия в кампании, то мне очень жаль, что тебе пришлось зря потрудиться и проделать такой путь. Это бесполезно... Ты разочарован, ведь верно?

Я поняла, что Валентин все же не отказался от мысли меня убедить, ибо тут же заговорил еще пространнее о том, что завещание имело другие не известные мне последствия. Все Буссардели перессорились. Каждый из двадцати потомков бабушки заявил, что его обошли, и открыто высказал свои требования. Все вплоть до тети Эммы, которая целую неделю не разговаривала с сестрой Луизой, что та по своей сердечной доброте от меня скрыла. Причина раздора: когда тетя Эмма спросила сестру, какие из вещей, принадлежавших их матери, она хочет взять себе на память, тетя Луиза заявила, что ей было бы очень приятно иметь бабушкиного большого Лафонтена.

- Но это же огромная ценность! - закричала старшая сестра.

Луиза запротестовала: она выбрала Лафонтена вовсе не из этих соображений, а повинуясь голосу чувств - когда она была девочкой, мать учила ее читать по этой книге. Эмма ничего не желала слушать. Она предназначила для раздела между родственниками флакон с солями, бонбоньерку, словом, разные пустячки из бабушкиного обихода, но вовсе не ценные предметы... Отдать Лафонтена с иллюстрациями Удри и в старинном сафьяновом переплете? Но ведь ему цены нет!

Наша скромница, к великому удивлению сестры, твердо стояла, на своем. Не сомневаюсь, что ее упорное желание получить на память знаменитого баснописца объяснялось не столько приверженностью к милой бабушкиной теня, сколько воспоминаниями о крошке Луизетте, о пятилетней девочке. Ибо я отказываюсь верить, что в тете Луизе вдруг тоже заговорила таившаяся до времени алчность и что раздел наследства мог вызвать это чувство к жизни.

Тетя Луиза предложила в качестве наиболее веского аргумента, чтобы после оценки экспертами Лафонтена с нее вычли соответствующую сумму. Но бабушка оговорила в завещании, что вся библиотека переходит к старшему сыну. Эмма поэтому не желала терпеть нарушения воли их покойной матери, этого беззакония, ущемления прямых интересов Теодора, которому, как человеку несведущему и уж никак не библиофилу, плевать было на все библиотеки. Тете Луизе пришлось признать себя побежденной.

Надеясь избежать повторных случаев семейного неудовольствия, тетя Эмма, после того как родные получили все причитающееся им по завещанию, постановила поделить оставшиеся вещи на четыре части: так будет куда проще! И никто не посмеет возразить! Начала она со столовых сервизов. Право выбора предоставлялось старшим. Дядя Теодор взял себе севрский сервиз, тетя Эмма китайский, наш отец - из лиможского фарфора; самой младшей, тете Луизе, пришлось довольствоваться отвратительным сервизом поддельного датского фарфора, который появился на свет божий из глубины шкафов, хотя никто даже не подозревал о его существовании, кроме самой распределительницы фамильных сокровищ.

Точно так же поступили и со всем прочим. Мебель, картины, серебро; даже кружева, которые были совсем ни к чему мужчинам, - все было разделено на четыре части, разрознено. Такая же участь постигла статуэтки из саксонского фарфора, и ценная коллекция, после того как ее поделили между наследниками, перестала существовать, превратилась в простые безделушки. Были обнаружены старые фотографии, снятые еще в прошлом веке, - тусклые снимки, надклеенные на бристольский картон с закругленными уголками; дедушка в свое время привез из путешествия репродукции с различных произведений искусства, собранных в музеях. Точно так же поступили с этими фотографиями, не имеющими никакой ценности и ни для кого не представлявшими ни малейшего интереса; их разделили на четыре части, и каждый стал владельцем ненужной ему груды картонок.

Но было еще кое-что и похуже. Валентин, с обычным своим видом хранителя семейных тайн, сообщил мне, что когда вскрыли бабушкин секретер, содержимое его оказалось для родных сюрпризом. Дяде Теодору и папе пришлось унести целые пачки писем, написанных женским почерком, и взаперти разобрать их. Большинство из них они сожгли. Что они там открыли? И касались ли эти открытия самой бабуси или дедушки? Валентину, несмотря на все свои следовательские таланты, не удалось это точно установить. Но, так или иначе, все опять заговорили о папиной кормилице, которую бабушка некогда изгнала из дома. На семейном совете решили проверить, находится ли еще в живых самый младший сын этой женщины; бывали случаи, когда деловые люди продолжали выплачивать назначенное содержание подопечным, которых уже не было в живых. Разыскали этого человека. Он достойно старился где-то в деревенской глуши. И у него тоже было потомство.