Робер Эскарпи - Литератрон

- В чем я могу быть вам полезен?

- Увидим. Сейчас вы нуждаетесь в отдыхе. Не подскажете ли вы мне какой-нибудь укромный уголок, куда вы могли бы на время удалиться?

Внезапно в моей памяти всплыло воспоминание о домике в сосновом лесу вблизи Гужана - тихая гавань после шторма. Вереск, должно быть, еще цветет, а в лесу еще попадаются грибы.

- Да, покойный дядя оставил мне в наследство небольшой домик.

- Отлично, вот и поезжайте туда. Вчера вечером я перевел на ваш счет небольшую сумму, которая позволит вам поразмыслить на досуге. Уезжайте как можно скорее, лучше всего даже сегодня.

- Хорошо.

Я повиновался как во сне. Мои ноздри уже ощущали запах смолы и влажного перегноя, который стоит зимой в сосновом лесу.

- Но прежде чем уехать - это, конечно, просто формальность, - вы напишете заявление, которое мы передадим в прессу как коммюнике и напечатаем в специальном выпуске моих газет. Вы предоставите на суд общественности презренного негодяя, который втянул вас, простодушного ученого, в этот мерзкий разгул лжи. Вы укажете его имя...

- Но какое имя?

- Еще не знаю. Подыщите кого-нибудь. Главное, чтобы вы его разоблачили. Пишущая машинка в соседней комнате.

"Признавайтесь и доносите". И здесь снова я услышал совет Пуаре, и мне снова предстояло склонить выю перед моими хозяевами.

- Буссинго?

- Нет, это не в его жанре.

- Ланьо?

- Ни в коем случае! Скажут, что я мщу.

- Денье?

- Не причастен! Со вчерашнего дня он у меня на жалованье- следит за Бледюром.

- Пипет?

- Опоздали. Нынче ночью мы заключили соглашение о слиянии издательств "Сен-Луи" и "Жанна д'Арк". Подыщите кого-нибудь из своего окружения. Ну-ка, вспомните, в ту ночь, когда вы готовили специальный номер, вы ведь были не один с Контом?

- С нами были Бреали. Он - физик, в она - племянница Рателя.

- Вот и прекрасно, как раз то, что нужно! Изобличите их.

- Надеюсь, вы не станете выдавать Бреаля за жулика?

- Избави бог! Он действовал, только повинуясь тщеславию. Это ему зачтется. И потом, принимая во внимание его репутацию и репутацию Рателя, их в конце концов оставят в покое.

- Но это же испортит ему карьеру!

- Ничего. Он еще молод. Начнет все сначала.

- Но Ратель не получит Нобелевской премии.

- А я - разве я получил орден Почетного легиона?

В глубине смятенной души я любовался трагическим великолепием своего положения и даже испытывал некое горькое упоение. Я знал, что бы мне посоветовала в данном случае Югетта, и это было самое страшное. Мне чудилось, будто я слышу ее голос: "Доноси, иди,от!" Если я отступлю, я буду недостоин ее. Если я повинуюсь, я рискую потерять ее навсегда.

Сделав над собою невероятное усилие, я поднялся и направился в соседнюю комнату, где меня ждала пишущая машинка. Благородные и порядочные люди, презирающие таких типов, как я, даже представления не имеют о том, сколько требуется душевной силы и выдержки, чтобы сознательно предать такого друга, как Жан-Жак, чтобы отплатить за его благородство самым необоснованным наветом. Все время, пока я писал мою "исповедь", я ощущал рядом с собою Югетту, страдающую, как и я, но стойкую, и только эта поддержка позволила мне довести дело до конца. Подобно многим несчастным любовникам, прославленным искусством. мы приносили свое счастье в жертву честолюбию, которое делало нас достойными друг друга.

Я уехал из Парижа еще до полудня, заглянув по дороге в Шартр только затем, чтобы захватить свои пожитки. В Гужан я приехал ночью. Стояла мягкая погода, осень на юго-западе Франции вообще бывает мягкая. Широко распахнув окна, выходившие в сосновую рощицу, я заснул таким мирным сном, о каком забыл в последние недели.

С самого утра я отправился пить кофе в Морской бар. Хозяин, нисколько не удивившись моему появлению, протянул мне газету.

- Вы правильно поступили, мосье Ле Герн. Это смело с вашей стороны. Этим типам, которые о себе бог весть что воображают, надо говорить правду.

- Разрешите взять газету?

Газета отвела мне пятиколонник под шапкой: "Литератрон: утка бывшего слушателя Высшего педагогического института Жака Бреаля!" И ниже: "Это была обыкновенная стиральная машина, - признается Мерик Ле Герн, сам первая жертва мошенничества". "Во всяком случае, - не без остроумия продолжал автор статьи, - эта стиральная машина смывает грязь подозрений с директора ВПУИР Буссинго, недавно обвиненного в шпионаже. В хорошо осведомленных кругах поговаривают, что генерал, руководивший секретной службой и ответственный за арест Буссинго, отстранен от должности".

Итак, Галип стал первой жертвой моей "исповеди". Сколько еще последует за ним? Я не испытывал ни малейших угрызений совести - это дело интересовало меня лишь со статистической точки зрения.

Стоял необычайно мягкий, весь окутанный бледно-голубым туманом день, которые бывают только в Аркашонском бассейне. Я медленно катил на машине по маршруту Ла Тест-Пиля-Муло среди акаций и отцветавшего вереска. При въезде в Тир-о-Пижон мне попался пузатый лысый коротышка, в котором я не без труда признал того, кто некогда был блистательным молодым Рикаром, вытеснившим моего дядю с поста руководителя научной лаборатории нефтяных разработок. При виде этого честолюбца, ставшего жертвой своего удовлетворенного честолюбия, почти сглодавшего его, я воочию оценил все преимущества моего положения. Он был старше меня года на два-три, и, однако, нас разделяло целое поколение. Я носил в себе весь юный пыл своего великолепного провала.

Он встретил меня по-дружески и предложил выпить аперитиву.

- Я видел сегодня утром вашу статью в газете, - сказал он.- Что за тип этот Бреаль?

- Совсем неплохой тип, - ответил я.

- А знаете, я ему завидую... Позволить себе такую шуточку не каждому по плечу, в особенности человеку с его репутацией. В науке он крупная фигура, поверьте мне. Я знаком с его работами. А теперь его с грязью смешают.

- Тогда почему же вы ему завидуете?

- Он свободен. Способен все послать к черту ради шутки.

- Вы полагаете, он это сделал нарочно?

- Вы же сами написали об этом в газете! Во всяком случае, нарочно или нет, я на такое не способен. Все мне осточертело, я себя ненавижу, понимаете, ненавижу. Я не ученый, а повар. Научная лаборатория - держи карман шире! Запрещается делать открытия... запрещается даже пальцем пошевельнуть. Зато у меня положение...

- Вы же сами к этому стремились.

- Совершенно верно. Я даже вскарабкался на плечи вашего дядюшки, чтобы достичь высот. О, Филиппе - вот это был настоящий ученый-исследователь! Его изобретение, знаете ли, было подлинным переворотом в науке. Теперь за такую штуковину его бы озолотили.

Я навострил уши.

- Да неужели?

- А вы как думали! Это же сэкономило бы миллиарды. В свое время этим тоже интересовались. Только, видите ли, многим это было ни к чему. Вот и отправили идею "а свалку!