Генри Фильдинг - История приключений Джозефа Эндруса и его друга Абраама Адамса

Словом, милые леди, чтобы долго вас не томить, скажу вам, что Беллармин, тщетно испробовав все доводы и убеждения, какие только мог придумать, в конце концов откланялся, но не затем, чтобы вернуться к Леоноре: он поехал прямо в свое собственное именьице, а затем, не прожив там и недели, направился снова в Париж - к великому восторгу французов и к чести для английской нации.

Но из своего родового имения он сразу по приезде отправил к Леоноре посланца со следующим письмом:

"Adorable et charmante! {Обожаемая и прелестная! (фр.).}

С прискорбием имею честь сказать вам, что я не являюсь тем heureux {Счастливцем (фр.).}, которого судьба предназначила для ваших божественных объятий. Ваш papa {Папаша (фр.).} объяснил мне это с такою politesse {Учтивостью (фр.).}, какую не часто встретишь по сю сторону Ла-Манша. Вы, может быть, угадываете, каким образом он отказал мне... Ah, mon Dieu! {О боже! (фр.).} Вы, несомненно, поверите, сударыня, что я не в состоянии передать вам лично эту столь для меня печальную новость, последствия которой я попытаюсь излечить воздухом Франции... A jamais! Coeur! Ange!.. Au diable!.. {Навеки! Сердце! Ангел!.. К черту!.. (фр.).}

Если ваш papa обяжет вас вступить в брак, мы, я надеюсь, увидимся с вами a Paris {В Париже (фр.).}, а до той поры ветер, веющий оттуда, будет самым жарким dans le monde {В мире (фр.).}, ибо он будет состоять почти сплошь из моих вздохов. Adieu, ma Princesse! Ah, l'amour! {Прощайте, моя принцесса! О любовь! (фр.).}

Беллармин".

Не буду пытаться, леди, описывать вам, в какое состояние привело Леонору это письмо. То была бы ужасная картина, которую мне так же неприятно было бы изображать, как вам видеть. Леонора тотчас покинула места, где стала предметом пересудов и насмешек, и удалилась в тот дом, который я вам показала, когда начала свой рассказ; там она с тех пор ведет свою безрадостную жизнь; и, может быть, мы больше должны жалеть ее в несчастье, чем осуждать за поведение, в котором, вероятно, не последнюю роль сыграли происки ее тетки и к какому в ранней своей молодости девушки часто бывают так склонны вследствие излишне легкомысленного воспитания.

- За что я могла бы еще ее пожалеть, - сказала одна молодая девица в карете, - так это за утрату Горацио; а в том, что она упустила такого супруга, как Беллармин, я, право же, не вижу несчастья.

- Да, я должна признать, - говорит Слипслоп, - джентльмен был не совсем чистосердечный. Но все же это жестоко: иметь двух женихов и не получить никакого мужа вовсе... Но скажите, пожалуйста, сударыня, а что сталось с этим Ворацием?

- Он до сих пор не женат, - отвечала леди, - и с таким рвением предался своему делу, что составил себе, как я слышала, очень значительное состояние. И что всего замечательнее: он, говорят, не может не вздохнуть, когда слышит имя Леоноры, и никогда не проронил ни слова ей в упрек за ее дурное обращение с ним.

Глава VII

Совсем короткая глава, в которой пастор Адамс успевает

уйти довольно далеко

Леди кончила свой рассказ, и все стали ее благодарить, когда Джозеф, высунув голову в окно кареты, воскликнул:

- Хоть верьте, хоть не верьте, а это не иначе как наш пастор Адамс идет по дороге, без своей лошади.

- Право слово, он, - говорит Слипслоп, - и плачу вам два пенса, если он не позабыл лошадь в гостинице!

И в самом деле, пастор явил новый образец рассеянности: на радостях, что удалось посадить Джозефа в карету, он и не подумал о стоявшей на конюшне лошади; и, чувствуя в ногах вполне достаточную резвость, он двинулся в путь, помахивая клюкою, и держался впереди кареты, то ускоряя, то замедляя шаг, так что их все время разделяло расстояние примерно в четверть мили.

Миссис Слипслоп попросила кучера догнать его, и тот попытался, но безуспешно: чем шибче нахлестывал он лошадей, тем быстрее бежал пастор, выкрикивая временами: "Ну, ну, догоните меня, если можете", - пока наконец кучер не побожился, что скорей согласится догонять борзую; и, с сердцем отпустив пастору вслед два-три проклятья, он крикнул своим лошадям: "Потише, ребятки, потише!" И благовоспитанные животные немедленно подчинились.

Но будем учтивее к нашему читателю, чем кучер к миссис Слипслоп, и, предоставив карете и ее пассажирам ехать своею дорогой, последуем с читателем за пастором Адамсом, который шагал и шагал, не оглядываясь, покуда, оставив карету в трех милях позади, не дошел до такого места, где если не взять крайней тропкой вправо, то едва ли возможно было сбиться с пути. Однако по этой-то тропке он и двинулся, так как обладал поистине удивительным уменьем находить такого рода единственные возможности. Отшагав по ней мили три отлогим подъемом, он вышел к вершине холма, откуда окинул взглядом пройденный путь и, нигде не обнаружив кареты, вынул своего Эсхила и решил дождаться здесь ее прибытия.

Недолго он так просидел, когда нежданно его всполошил раздавшийся поблизости ружейный выстрел; пастор поднял глаза и в ста шагах от себя увидел джентльмена, который поднимал с земли только что подстреленную куропатку.

Адамс встал и явил джентльмену зрелище, которое хоть у кого вызвало бы смех, ибо ряса у него опять спустилась из-под полукафтанья и, значит, достигала колен, тогда как полы кафтана не доходили и до середины ляжек. Но джентльмен не столько позабавился, сколько изумился, увидев в таком месте такую фигуру.

Адамс, подойдя к джентльмену, спросил, много ли он настрелял.

- Очень мало, - ответил тот.

- Я вижу, сэр, - говорит Адамс, - вы сбили одну куропатку.

На что стрелок ничего не ответил и принялся заряжать ружье.

Пока ружье заряжалось, Адамс пребывал в молчании, которое он нарушил наконец, сказав, что вечер прекрасный. Джентльмен с первого взгляда составил себе крайне нелестное мнение о незнакомце, но, заметив в руке его книгу и разглядев, что на нем ряса, несколько изменил свое суждение и, со своей стороны, попытался завязать разговор, сказав:

- Вы, сэр, полагаю, не из этих мест?

Адамс с готовностью поведал ему, что совершает путешествие и, пленившись прелестью вечера и живописного места, присел немного отдохнуть и поразвлечься чтением.

- Мне тоже не грех отдохнуть, - сказал стрелок, - я с полудня вышел из дому, и черт меня подери, если я видел хоть одну птицу, пока не пришел сюда.

- Так, может быть, эти места и не изобилуют дичью? - спросил Адамс.

- Да, сэр, - сказал джентльмен, - в округе стоят на постое солдаты, и они ее всю перебили.

- Вполне правдоподобно, - воскликнул Адамс, - стрелять - их ремесло!

- Да, стрелять по дичи, - ответил тот. - Но что-то я не замечал, чтоб они с тем же рвением стреляли по нашим врагам. Не нравится мне это дело под Картахеной; случись мне быть там - клянусь богом, я бы им показал, как надо действовать. Чего стоит жизнь человека, когда ее требует отечество! Человек, который не готов пожертвовать жизнью за отечество, заслуживает виселицы, клянусь богом!