Уильям Фолкнер - Деревушка

- Да,- сказал Талл.- Она пробыла здесь ровно столько, сколько нужно, чтобы купить банку сардин и галеты. А потом ей кто-то показал, куда ушел А. О., и она поехала по дороге в ту сторону. Он-то пешком ушел. Они оба ели сардины, она и малыш.

- Так, так, - сказал Рэтлиф. - Вот они, Сноупсы. Так, так.- Он умолк. Молча смотрели они, как по дороге едет коляска Уорнера. Правил негр; а сзади, рядом со своей матерью сидела миссис Флем Сноупс. Она даже не повернула свою красивую голову, когда коляска поравнялась с лавкой. Ее лицо проплыло мимо них в профиль - спокойное, беспамятное, равнодушное. Оно не было трагично, на нем была лишь печать проклятия. Коляска проехала.

- А тот вправду дожидается в тюрьме, покуда Флем Сноупс вернется и его вызволит? - спросил еще кто-то.

- Да, он все еще в тюрьме,- сказал Рэтлиф.

- Но он дожидается Флема? - сказал Квик.

- Нет,- сказал Рэтлиф.- Потому что Флем не вернется, покуда того не засудят.- Но тут миссис Литтлджон, выйдя на веранду, зазвонила в колокольчик, зовя к обеду, и все встали и начали расходиться. Рэтлиф и Букрайт вместе спустились с крыльца.

- Ерунда, - сказал Букрайт.- Даже Флем Сноупс не даст повесить собственного двоюродного брата ради того, чтоб деньги сберечь.

- Сдается мне, Флем знает, что до этого дело не дойдет. Джек Хьюстон был убит выстрелом в грудь, а всякий подтвердит, что он никогда не расставался с револьвером, да и револьвер нашли на дороге, на том самом месте, где лошадь шарахнулась и убежала, так что неизвестно, выронил он его из рук или из кармана, когда падал. Я думаю, Флем все разнюхал. И теперь он не приедет, пока все не будет кончено. Какой ему расчет приезжать, ведь жена Минка сразу в него вцепится, а люди скажут, что он хочет сгноить брата в тюрьме. Бывает такое, чего даже Сноупс не сделает. Не скажу точно, что именно, но, право же, иногда и такое бывает.

Букрайт пошел своей дорогой, а Рэтлиф отвязал лошадей, ввел их во двор к миссис Литтлджон, распряг и отнес упряжь в конюшню. Он не видел идиота с того самого сентябрьского дня, и теперь что-то словно подталкивало, подгоняло его; он повесил сбрую на гвоздь и пошел по темному вонючему проходу между пустыми стойлами, к самому крайнему стойлу, заглянул туда и увидел на полу толстые бабьи ляжки, бесформенную фигуру, неподвижную в полумраке, ублюдочное лицо, которое повернулось и взглянуло на него, и в бессмысленных глазах что-то мелькнуло, словно он смутно узнал его, но не мог вспомнить, слюнявый рот приоткрылся и издал хриплый, жалостный, едва слышный звук. На коленях, обтянутых комбинезоном, Рэтлиф увидел обшарпанную деревянную корову, игрушку, какие дарят детям на рождество.

Подходя к кузнице, он услышал удары молота. Потом молот повис в воздухе; тупое, открытое, здоровое лицо взглянуло на него без удивления, почти не узнавая.

- Как поживаешь, Эк, - сказал Рэтлиф.- Не можешь ли сразу после обеда сбить старые подковы у моих лошадок и подковать их наново? Вечером мне нужно съездить кое-куда.

- Ладно,- сказал кузнец.- Ведите, сделаю.

- Ладно,- сказал и Рэтлиф.- А скажи-ка, этот твой сынишка... Ты ведь недавно переменил ему имя, правда? - Кузнец поглядел на него, не опуская молота. На наковальне медленно остывала раскаленная докрасна поковка.- Я про Уоллстрита.

- А-а,- сказал кузнец.- Ну, нет. Мы ничего не меняли. До прошлого года у него вовсе никакого имени не было. Когда померла моя первая жена, я оставил его у бабки, покуда сам устроюсь; мне об ту пору всего шестнадцать лет было. Она назвала мальчишку в честь деда, но настоящего имени у него все-таки не было. А в прошлом году я пристроился и послал за ним, вот тогда и подумал, что, может, ему лучше дать имя. А. О. вычитал в газете про панику на Уоллстрите. Ну он и порешил, что ежели назвать его "Уоллстрит-Паника", он, может, разбогатеет, как те люди, что эту панику устроили.

- Вот как,- сказал Рэтлиф. - Шестнадцать лет. Значит, одного ребенка тебе мало было, чтобы устроить свою жизнь? Сколько же их потребовалось?

- У меня их трое.

- Значит, еще двое, кроме Уоллстрита. И что же...

- Еще трое, кроме Уолла, - сказал кузнец.

- Вот как,- сказал Рэтлиф.

Кузнец немного помедлил. Потом снова занес молот. Но не ударил, а постоял, глядя на остывшее железо на наковальне, потом положил молот и пошел к горну.

- Значит, тебе пришлось уплатить все двадцать долларов сполна,- сказал Рэтлиф. Кузнец обернулся.- Ну, прошлым летом, за эту корову.

- Да. И еще двадцать центов за игрушку.

- Так это ты купил ее?

- Да. Меня жалость взяла. Я и решил,- может, он еще войдет когда в разум, так, по крайности, ему будет над чем поразмыслить.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЫ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

День уже клонился к закату, когда люди, сидевшие на галерее лавки, увидели, что с юга по дороге приближается фургон, запряженный мулами, а за ним длинная вереница каких-то странных, по-видимому, живых фигур, - в косых лучах заходящего солнца они походили на пестрые, причудливые лоскутья, оторванные наобум от каких-то огромных плакатов, - быть может, цирковых афиш, - привязанные позади фургона, они двигались каждая самостоятельно и всем скопом, словно хвост воздушного змея.

- Это что за чертовщина? - сказал кто-то.

- Цирк едет,- сказал Квик.

Все зашевелились, вставая, чтобы взглянуть на фургон. Теперь уже было видно, что позади него привязаны лошади. На козлах сидели двое.

- Мать честная, - сказал первый по фамилии Фримен. - Да ведь это Флем Сноупс.

Все были уже на ногах, когда фургон остановился, Сноупс слез на землю и подошел к крыльцу. Он словно уехал только нынешним утром. На нем была все та же суконная кепка, крошечный галстук бабочкой, белая рубашка и серые брюки. Он поднялся на крыльцо.

- Здорово, Флем, - сказал Квик. Тот на ходу скользнул по всем, сидевшим на галерее, небрежным взглядом, никого не замечая. - Что это вы, цирк завели?

- Здравствуйте, джентльмены! - сказал он.

Все расступились, и он прошел в лавку. Тогда все спустились с крыльца и подошли к фургону, позади которого, настороженно сбившись в кучу, стояли лошадки, маленькие, почти как кролики, разноцветные, как попугаи, прикрученные одна к другой и к фургону кусками колючей проволоки. С узкими крупами, покрытыми ситцевыми попонами, с изящными ногами и розовыми мордами, они злобно и нетерпеливо косили разноцветными глазами, жались друг к другу, настороженно неподвижные, дикие, как олени, опасные, как гремучие змеи, кроткие, как голуби. Люди стояли на почтительном расстоянии. Раздвинув их плечом, подошел Джоди Уорнер.

- Эй, док, поаккуратней, - сказал голос откуда-то сзади.

Но было уже поздно. Крайняя лошадь с быстротою молнии взвилась на дыбы и дважды взбрыкнула передними копытами, проворнее боксера, норовя садануть Уорнеру в лицо и сильно рванув проволоку, отчего словно волна прошла по табуну,- лошади били копытами и становились на дыбы.