Кен Кизи - Демон Максвелла

— Хорошо, Тоби, пошли найдем тебе конфет, пока их не сожрал этот Отис.

Все заходят в комнату, и я ставлю на стол угощение. Мужчины обсуждают мою квартиру и вообще малобюджетное строительство, а потом переходят к тому, ради чего приехали за мной, — к Религиозной ярмарке. Я даю маленькому Тоби посмотреть в бинокль, а мой внук тем временем показывает мне программку. Я говорю, что, похоже, действительно будет здорово. Отис запихивает руку в один из своих огромных карманов и извлекает оттуда листовку со словами «Вы готовы?», на которой он изображен в рясе глядящим в небо через рулон туалетной бумаги. Рядом с его ртом черными буквами написано: «Парашют из проволочной сетки уже опускается». Я понимаю, что это очередная глупая выходка Отиса, но складываю его листовку, убираю ее в несессер и отвечаю, что всегда готова. Как и он, впрочем, — замечаю я и протягиваю руку вниз, делая вид, что собираюсь застегнуть его ширинку. Покраснев, как помидор, он поворачивается к нам спиной, чтобы сделать это самостоятельно. «Этих городских пацанов приходится всему учить», — говорю я, обращаясь к мистеру Келлеру-Брауну, и он смеется. Внук поднимает мою сумку и спрашивает:

— Интересно, кто тебе ее обычно носит?

— Не суй свой нос в женские принадлежности, — отвечаю я и добавляю, что если он не в состоянии ее поднять, то наверняка это сможет сделать маленький Тоби. Тот тут же откладывает бинокль и начинает тянуть сумку.

— Вот какой у меня помощник, — говорю я.

— Мы стараемся, правда, Тоб? — улыбается мистер Келлер-Браун, и малыш кивает:

— Да, папа.

Я не могу удержаться, чтобы не произнести нравоучительную сентенцию:

— Как это не похоже на большинство сегодняшних детей. Как приятно.

Главный лифт все еще занят: спускают залежи металлолома, обнаруженные в квартире мистера Фрая, поэтому нам приходится дожидаться другого. Я выражаю надежду, что мы не пропустим Брассов, Девлин отвечает, что у нас еще масса времени, и спрашивает, знаю ли я, что мистер Келлер-Браун тоже поет в евангелической группе.

— Неужто? — удивляюсь я. — И как вы называетесь? Может, я вас слышала по радио?

Мистер Келлер-Браун отвечает, что они называются «Молитвенные птахи», и выражает сомнение в том, что я могла их слышать.

Лифт прибывает с миссис Кенникат из 19-го номера и сестрами Бервелл. Я здороваюсь с ними, входя в сопровождении огромного, черного арапа. Глаза у них лезут на лоб. Отис вручает им свои листовки. Никто при этом не говорит ни слова. Так мы спускаемся на несколько этажей, пока, к огромному облегчению миссис Кенникат, к нам не присоединяется официант с переносным баром. Он тоже молчит и лишь водружает бар себе на плечо, как дубинку. Поэтому Отис тоже извлекает меч и кладет его себе на плечо.

Так, плотно прижавшись друг к другу, мы едем вниз. «Господи, — думаю я, — да они же теперь несколько месяцев только об этом и будут говорить» — и тут ощущаю в своей руке маленькую ладошку: «Бабушка, возьми меня на руки — здесь столько народу». Я сажаю Тоби к себе на бедро и потом еще несу его через вестибюль — черные кудряшки, коричневая кожица и голубые глаза.

Мне много чего довелось повидать в Юджине — переделанные трейлеры и элегантные автобусы хиппи — но я никогда не видела колесного средства, которое могло бы сравниться с автобусом мистера Келлера-Брауна. «Классно!» — говорю я ему и ни на йоту при этом не преувеличиваю. Начиная с пяти пурпурных птиц на боку и кончая узором на хромированном капоте. А внутри! Клянусь, настоящая гостиная передвижного дворца: ковры, пол, выложенный изразцами и даже маленький камин! Остается только открыть рот.

— Это все моя жена, — говорит он. — Я только помогал.

— Вот это жена! — отвечаю я. Отис вставляет, что у Монтгомери и вправду еще та жена, и отец у нее тот еще, с тем еще счетом в банке, который тоже наверняка помогал. Я смотрю, как на это отреагирует мистер Келлер-Браун. Наверное, это не просто — быть женатым на белой девушке, да еще и такой богатой... Но он только смеется и провожает меня в глубь салона.

— Девлин мне сказал о вашей спине. У меня тут есть терапевтическое кресло, которое, думаю, вам подойдет. — И он придвигает большое кожаное кресло. — А еще там есть кровать, — и он проводит рукой по бордовому шерстяному одеялу, которым накрыта двуспальная кровать в самом конце автобуса.

— Ну уж дудки! — заявляю я. — Надеюсь, дело никогда не дойдет до того, что я не смогу сидеть как нормальный человек. Так что я немного посижу, а потом, может быть, прилягу, если очень захочется. — Он берет меня под руку и помогает сесть в кресло, при этом я заливаюсь краской, как девчонка. Одергиваю платье на коленях и интересуюсь, чего они, собственно, ждут. А когда мы выезжаем со стоянки, я кожей чувствую все двадцать этажей прижатых к окнам старых морщинистых носов.

Мы с внуком сплетничаем о семейных делах, особенно о Бадди, который, не успев выпутаться из одной истории, тут же умудряется втюхаться в другую. Отис впереди извлекает из своего кармана пинтовую бутылку со спиртным и пытается соразделить ее с мистером Келлером-Брауном, сидящим за рулем. Заметив бутылку, Девлин заявляет, что тоже пойдет вперед, чтобы этот болван не увез нас на Аляску или еще куда-нибудь. «Валяй! — отвечаю я — лично мне все равно, даже если они напьются до полного обалдения, — мы с Тоби прекрасно можем справиться со всем сами». Девлин, покачиваясь, удаляется, и все трое начинают тараторить со скоростью сто слов в минуту.

У мальчугана свой собственный столик, где он возится с игрушками. Когда Девлин уходит, он складывает игрушки, перебирается ко мне, достает с полки «Нэшнл Джиогрэфик» и пристраивается на полу, словно намереваясь читать. Я улыбаюсь и жду. Через мгновение над обложкой появляются его голубые глаза, и я говорю: «ку-ку». Не говоря ни слова, он откладывает журнал и забирается ко мне на колени.

— Это Иисус такое сделал с твоим лицом? — спрашивает он.

— Только не говори мне, что ты единственный на свете мальчик, который не знает, как поступил Обманщик Белкин с Жабой! — отвечаю я и приступаю к рассказу о том, каким красавцем был мистер Жаба в стародавние времена, когда лицо у него сияло как изумруд. Но оно же мешало ему охотиться на жучков, так как они тут же его замечали. — И он бы умер с голоду, если бы Белкин не закамуфлировал ему физиономию бородавками.

Тоби удовлетворенно кивает и просит рассказать еще что-нибудь. Я начинаю рассказывать ему о Белкине и Медведе, и он засыпает, держа меня за руку, а другая рука у него свисает с моего кулона с камеей. Это очень кстати, так как я чувствую, что терапевтическое кресло доведет меня до смерти. Я выскальзываю из-под Тоби, оставив ему камею, и ложусь на оседающую под моим весом кровать.