Кен Кизи - Демон Максвелла

Сначала мне кажется, что всех нас обманули. Эти пять толстяков — «Поющие Брассы»?! Да нет же, те были высокими и худыми, с ярко-рыжими волосами, которые нимбами сияли над головой. А у этих — сотня хилых седых волосин на четверых, плюс женщина в парике, словно сделанном из ржавой проволоки. И будь я проклята, если на ней нет корсажа, а выступающие на ногах вены я вижу за пятьдесят футов!

Но так и есть — это они. Все их жесты и движения точно совпадают с тем, что осталось в моих воспоминаниях. Но возникает ощущение, что они пустились в путь, позабыв о смазочном масле. Голоса их звучат чудовищно! Дело было не в старости — я знаю массу гораздо более старых групп, которые прекрасно поют, скрипят и свистят, — дело было в том, что они стали выхолощенными и плоскими, словно кто-то выскреб их внутренности и оставил одну оболочку. Я вспоминаю, что у них были проблемы с налоговой инспекцией, и думаю, что, может быть, все связано с этим. Однако в драматизме им не отказать. Они исполняют несколько песен, и публика аплодирует из чистого сострадания. А потом к микрофону подходит Джекоб Брасс.

— Спасибо всем, — говорит он. — А теперь следующий номер... насколько мы слышали из самых достоверных источников, это любимая песня одной милейшей дамы, которая в этот прекрасный весенний день отмечает здесь свой день рождения. Восьмидесятишестилетие. Поэтому сегодня, в Великую пятницу, мы посвящаем эту песню имениннице — миссис Ребекке Уиттиер!

Мне хочется выкопать нору и спрятаться в ней. И должна признаться, что если быстрые песни им плохо удавались, то медленная звучала просто жалко. К тому же еще и Отис снова взялся за старое.

— Где ты была, когда они прибивали Его к кресту? — пели они, а Отис им отвечал:

— Я в Танзании пил апельсиновый ликер и могу доказать это! — причем делал это настолько громко, что народ покатывался со смеху, а это, естественно, вдохновляло его еще больше.

— Когда копьем Ему проткнули бок...

— Нет, опять-таки меня не было — я даже на дерби мотоциклистов не хожу!

Брассы были настолько выведены из себя, что, к всеобщему облегчению, в ярости покинули сцену после двух куплетов.

Бетси говорит, что ей очень жаль, что мою любимую песню так испортили, я говорю, что мне тоже жаль, а маленький Тоби заявляет, что ничего страшного, потому что сейчас будет выступать команда папы. И тут толпа действительно начинает кричать и улюлюкать. «Молитвенные Птахи» — полная противоположность Брассам. Мистер Келлер-Браун, еще один бородатый высокий черный чувак и трое очаровательных девочек выскакивают на сцену в пурпурных одеждах. Чувак с бородой поет басом и играет на органоле, а мистер Келлер-Браун — на каких-то народных ударных инструментах. Девушки поют, играют на гитарах и бьют в бубны. После Брассов они кажутся глотком свежего воздуха. Подпрыгивая в такт музыки, к нам приближается мой внук.

— Как тебя понравилась песня в твою честь? — спрашивает он, садясь рядом со мной на подушку, чтобы легче было дотянуться до яиц, приготовленных со специями. Я отвечаю, что все было отлично, но в подметки не годится ребятам, которые выступают сейчас. Его губы, измазанные горчицей, расползаются в стороны.

— Так Птички тебе нравятся больше?

Я говорю, что они дадут сто очков вперед всему, что я слышала по радио. Но, кажется, кто-то сказал, что жена мистера Келлера-Брауна тоже поет в группе?

— Да вот она — крайняя слева, — отвечает мой внук.

А я, даже не задумываясь, спрашиваю:

— А как же наш... — и замолкаю, прежде чем произнести «голубоглазый», но уже поздно. Внук пожимает плечами, а Бетси прикладывает палец к губам, указывая глазами на сидящего рядом малыша с котенком.

Я готова вырвать себе язык.

Следующее событие происходит уже после захода солнца. После того, как большая часть людей разъезжается или разбредается, мы отправляемся в осиновую рощу есть мой именинный пирог. Мистер Келлер-Браун подгоняет туда свой автобус, а дети накрывают на стол. Они поют «С днем рожденья, прабаб!», а Квистон прыгает вокруг пирога с коробком спичек, пытаясь зажечь все свечи.

— А теперь вам придется помогать мне задувать их, пока мы не устроили лесной пожар, — говорю я.

Детей куча — трое отпрысков Девлина — Квистон, Калеб и Шерри, Камкват и Мей Бигимы, Дэнни и Дениза Бадди и целая пачка Доббсов. Все толпятся у пирога. Только маленький Тоби с котенком стоит в стороне.

— Квистон, пропусти Тоби. Чтобы задуть столько свечей, нам потребуются все имеющиеся силы. Все готовы? Раз... Два... — все, за исключением Тоби, набирают полные легкие воздуха. Тоби уткнулся подбородком в уши котенка, и оба смотрят на меня одинаково, говоря взглядом: «Дуй!»

Когда я снова поворачиваю к нему голову, рядом стоит его отец с фонарем в руках. Он уже снял свой бордовый костюм и переоделся в другое живописное одеяние.

— Боже милостивый! Вот это да! Не знаю, что красивее — вы или этот пирог.

На самом деле пирог больше всего похож на подушку, зато костюм мистера Келлера красив необычайно — бархатная бордовая рубаха с золотым подолом, расшитая спереди и сзади драконами, быками и орлами. Он учтиво благодарит меня за комплимент и поднимает над головой шипящий фонарь.

— Наверное, вы держали свою жену взаперти с нитками и иголками не менее полугода, — говорю я. Мы уже выпили с Бетси по стакану шерри, и я чувствую себя абсолютно раскованно.

— Нет, — отвечает он, доставая бумажные стаканчики для пунша. — Это заняло всего три месяца. Я сделал все сам.

— Никогда в жизни не видела, чтобы мужчина создал что-нибудь столь изысканное, — подкалываю его я.

Дети разражаются хохотом, но мистер Келлер почему-то неправильно меня понимает, смех затихает, и вместо того, чтобы ответить на мою колкость, он идет раздавать пунш детям.

— Ну согласитесь, что ваша жена тоже в этом участвовала, — говорю я, пытаясь загладить свою дурость. Но прежде, чем он успевает ответить, перед нами появляется Отис и берет пластиковый стакан.

— Что касается жены Макелы, бабушка, то я готов дать руку на отсечение — она вообще ничего не делает. — Отис наливает себе полстакана бренди и добавляет: — С некоторых пор.

Тишина становится еще более гнетущей. Я начинаю опасаться, не продырявят ли Отису голову, но он продолжает как ни в чем не бывало лакать свое бренди, не обращая ни на кого внимания.

— Свое первое причастие я пью из пластикового стаканчика, — стонет он, — Как это по-сельски. В моем баре «Митзвах» они хоть чистые.

После успеха с передразниванием Брассов Отис становится все несносней — он поет, декламирует стихи и вмешивается в чужие разговоры. Однако все воспринимают это благодушно. Девлин когда-то сказал мне, что Отису при рождении дали слишком много кислорода, поэтому на него никто не обижается. Однако совершенно очевидно, что, невзирая на количество кислорода, мистер Келлер-Браун начинает накаляться. Он выхватывает стаканчик из руки Отиса и швыряет его в костер.