Уолдо Фрэнк - Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

Снова став надменным и строгим, поэт спрятал в карман рукопись и быстро исчез с эстрады, словно желая избежать оскорбительных похвал стада свиней, перед которыми он только что метал бисер. (Он должен был получить за свое выступление пятнадцать долларов от Туна, которому этот вечер принес не меньше сотни.) Слушатели с облегчением стали подниматься с жестких скамеек, потягиваться, насколько позволено приличиями, улыбаться и болтать. Приятное зрелище.

Леймон схватил Маркэнда за локоть:

- Вот Макс Торилл, великий поэт. Меня с ним познакомили как-то. Я сейчас представлю вас.

Маркэнд пожал руку медленно двигавшемуся гиганту с лицом архангела и нимбом рано поседевших волос вокруг головы. Он очутился в центре небольшой группы. Обменялся рукопожатием с неприятного вида светловолосым евреем с курчавой шевелюрой и четкими, как на плакате, чертами лица. - Лесли Лег ("Печатается во всех журналах высоколобых", - шепнул Сидней). - Он поклонился, почувствовав ответный холодок, человеку, массивная голова которого казалась выточенной из дерева, а лицо - изъеденным кислотой отчаяния. - Дэниел Докерти ("Известный адвокат и поэт"). - Средних лет дамы в ярких платьях увивались вокруг юношей, явно не принадлежавших к их классу. Представители свободных профессий... врачи, писатели... нервно оправляли накидки на плечах девушек с застывшей улыбкой и блуждающим взглядом. В стороне держались несколько мускулистых молодцов с пустыми лицами - личные друзья Туна; кое-кого из них он представил почтенным, разнаряженным вдовам, которые смутно чувствовали, что соприкоснулись с врагами Закона и Порядка - доступная, но не вполне удовлетворительная замена адюльтерам, которые - увы! - остались в прошлом. Тун для каждого находил несколько слов, не переставая улыбаться одними губами: лицо его оставалось непроницаемым, кроме тех моментов, когда он останавливал взгляд на какой-нибудь девушке или обозревал ее спутников. Маркэнд оказался в окружении группы Торилла. Молодая женщина, укутанная до горла в зеленую пелерину, с черными волосами, низко спускавшимися на лоб и щеки, увидела его, и он ей поправился. Маркэнд почувствовал на себе ее взгляд и обернулся; она слушала Докерти и смотрела на Маркэнда. Ее кожа была иссиня-бледной в неверном свете ламп. Едва заметным движением она коснулась руки Торилла.

- Я не расслышал вашего имени, друг мой, - склонил свою крупную фигуру поэт.

- Маркэнд.

- Прошу вас познакомиться: миссис Ленк.

- Поедемте с нами, - сказала она. - У меня в доме маленький вечер.

Маркэнд колебался, думая о Леймоне.

- Вы не один?

- Я здесь с... одним молодым поэтом из Канзаса.

- Чудесно! Разыщите его - и едем! - В ее мягко звучавшем голосе была резкая нота; она придавала ему чувственный оттенок.

В машине Маркэнд сидел рядом с этой женщиной. Другую женщину, слева, он не замечал. Ночь пахла сажей и зеленью; очертания домов расплывались; даже паровозное депо - грохот стали и рев пламени - казалось легким и прозрачным в этой разгульной апрельской ночи - все как-то изменилось из-за женщины рядом с Маркэндом, касавшейся его своим телом.

Миссис Ленк побежала наверх, оставив их в холле. Молодой человек в визитке, белокурый и приветливый, завладел Маркэндом и Леймоном (в машине Леймон сидел возле шофера).

- Я - Лейтон Ленк.

- Мое имя - Дэвид Маркэнд. А это - Сидней Леймон.

- Очень рад вас видеть в нашем доме. Пройдемте наверх.

Дом был старый, просторное и уютнее особняков Манхэттена (дома Антони Дина, например). Выстланная ковром лестница с изящно изогнутыми перилами вела в увешанный портретами верхний холл. В салоне человек десять гостей стоя пили из высоких бокалов и закусывали сандвичами. Ленк снова подошел к Маркэнду:

- Откровенно сказать, вы меня поставили в тупик, сэр. Вы не похожи на всю эту публику из банды Тед. Тед - это моя жена. Все больше, знаете, художники, и писатели, и анархисты-профессора. Вы как-то не похожи на них. И не похожи на жителя Нью-Йорка.

Маркэнд улыбнулся.

- Серьезно, чем вы занимаетесь? - Ленк рассмеялся. - Я, видите ли, юрист, хоть и Ленк. (Теперь Маркэнд догадался, кто хозяин дома: один из владельцев "Ленк и Кo", известной в консервной промышленности чикагской фирмы.) Мне, как юристу, свойственно задавать вопросы.

- Я могу сказать вам, чем я занимался, - сказал Маркэнд. - Пятнадцать лет я работал в табачном деле "Дин и Кo"... затем - ОТП. Потом это мне надоело. С тех пор я перепробовал немало занятий: редакция газеты, стойка бара, даже политика, а больше всего - слонялся без дела.

- О! - Ленк отшатнулся. - Все-таки, значит, вы сумасшедший, как и вся свита Тед.

Торилл, Докерти и Лев рассеянно поклонились Маркэнду и продолжали свою беседу. Среди незнакомой публики был один пожилой человек, ростом не выше пяти футов с небольшим; в его лице семита выражение силы сочеталось с такой печальной нежностью, что Маркэнд не мог отвести от него глаз. Незнакомец поймал взгляд Маркэнда, заметил, что тот стоит совсем один, и подошел к нему.

- Моя фамилия Стайн, Оскар Стайн. Я - отец миссис Ленк. Не хотите ли чего-нибудь выпить?

Они прошли в дальний угол длинной комнаты, где дворецкий и горничная прислуживали у переносной стойки. Стайн взял минеральной воды. Маркэнд попросил пива.

- Вы давно знакомы с моей дочерью?

- Да, - сказал Маркэнд. Пиво было превосходно: настоящее пльзенское.

- Ах, так вы старые друзья? Странно, что я никогда вас не видел.

- Я сам не знаю, почему я сказал "да", мистер Стайн. Думал о чем-то другом. С вашей дочерью я познакомился только сегодня.

Докерти подошел за очередной порцией виски.

- Хелло, Стайн! - сказал он, и что-то в его голосе внушало мысль о жестокости.

- Хелло, мистер Докерти! Говорят, вы становитесь прославленным поэтом.

- Да, собственно, пора бы. Я пишу стихи уже двадцать лет. Но я что-то не замечаю своей славы.

- Но-но! Я видел ваш портрет и целую страницу, посвященную вам, в воскресном выпуске "Трибюн". И потом, Теодора читала мне вслух одну из ваших поэм. - Стайн содрогнулся. - Должно быть, она очень хороша; это было что-то ужасное.

К стойке упругой поступью приблизился грузный человек в мешковатом пиджаке и взял из рук горничной стакан неразбавленного виски.

- Что ж, Стайн, - сказал он, - поэзия должна быть правдива, не так ли? А правда всегда ужасна.

- Логично, во всяком случае, - засмеялся Стайн. - Познакомьтесь с мистером Маркэндом из Нью-Йорка, Мэт. Мистер Мэтью Корнер.

Маркэнд спросил:

- Вы - адвокат Мэтью Корнер?

- Он самый, сэр.

- Мэт - величайший пессимист в мире, - сказал Стайн. - И до чего же ему хорошо жить на свете, не ожидая от жизни ничего хорошего!

- Идемте, - сказал знаменитый друг рабочего движения и любитель безнадежных процессов, беря Маркэнда под руку. - Вернемся к остальным. Сядем в кружок и побеседуем на эту тему. Девушка! - обернулся он к франтоватой горничной. - Вы и ваш друг, следите за тем, чтобы стаканы у нас были полны. Мы здесь долго просидим. И смотрите, не смешивайте напитки. Кто начал с пива, пусть пиво и пьет, кто взялся за виски, пусть уж не отступается от виски. Вот в чем секрет успеха и счастья: в постоянстве. Невелика разница, к чему вы привержены от природы - к горькому ли пиву, к крепким ли напиткам, к сладкому ли лимонаду, - лишь бы вы не меняли своего вкуса. - Он удобно развалился в кресле, и к нему прильнула золотоволосая девушка, глаза которой открыто говорили всем о том, что она его обожает; по другую сторону устроилась у его ног средних лет валькирия викторианской эпохи и эффектно раскинула ни полу свое пышное платье, позвякивая украшенными камнями серебряными побрякушками; это была Джейн Ладлоу, чьи романы расходились десятками тысяч экземпляров.