Интернет-журнал Виноградова - Номер 3, Осень 2009

«Магнитофонная пленка! Что-то знакомое, – он пытался понять смысл услышанного. – Кажется это память, только она вне головы. Понятно, а что ж тогда?»…

Игла шприца колко вошла в руку, прервала мысль и заставила вновь провалиться в темноту.

Он не знал, сколько времени пробыл без сознания и новое понятие – «время», пробежавшее по извилинам, цепко ухватилось за мозг.

«Время, – он понял из этого слова: это то, где он живёт, или жил когда-то. – Возможно это дом… Нет, дом что-то другое, но и в нём тоже живут…»

Белый, чистый, без единой трещины или царапины, потолок, на который приходилось постоянно пялиться, действовал на нервы. Захотелось повернуться на бок, просто пошевелиться, отвернуться от этого чертового потолка, чтобы не видеть его.

Спина гудела и стонала от напряжения.

«Отлежал, – решил он. – Сколько же я так лежу? Наверное, с того дня, как сюда положили».

От этой мысли спина застрадала еще больше.

«Не-ет, так больше невыносимо. Надо попробовать перевернуться, иначе с ума сойду».

Попробовал шевельнуть пальцами и кистями рук – нормально, согнул в локте – то же. В руках боли нет, это хорошо. Затем шевельнул ногами – катит, правда в правой коленке при движении что-то остро кольнуло.

«Ничего, пустяк, перетерпится».

Перевел дух, подождал, пока успокоится взбесившееся от напряжения сердце, и, вложив в движение все силы, попытался повернуться на бок.

– Ок ту сино тарази! – отреагировал на его движение знакомой фразой голос близко стоявшего человека, и кто-то лёгкими шагами поспешил к кровати.

Невероятной силы руки, так ему показалось, положили в прежнее положение. Он попробовал было воспротивиться, но сил хватило лишь на мгновение.

Слабая тень пересекла свет, который исходил откуда-то сбоку, и перед глазами появилось мужское лицо. Лицо было чистое, приятное, можно сказать – холеное, без следов постоянного пользования бритвой, с голубыми, нет, синими глазами.

«Как у ребёнка», – подумал он.

Лицо доброжелательно улыбнулось и заговорило хорошо поставленным голосом, обращаясь к кому-то стоявшему за чертой видимости.

Ему ответили звонким женским голосом. Лицо улыбнулось, что-то ответило и, повторяя вчерашний вопрос, приблизилось к пациенту:

Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, – попытался ответить он, но с измученных губ не донеслось даже шепота.

Его поняли, это он понял сразу, но почему-то не ответили. Лицо приветливо улыбнулось и уплыло за пределы видимости.

Начиналось выздоровление.

Совсем скоро он начал ходить.

Сначала на костылях, потом с палочкой. Было тяжело, после нескольких шагов приходилось подолгу отдыхать и набираться сил для последующих попыток.

Ему не препятствовали, но и не помогали, если не считать помощью уколы, которые расслабляли и в то же время накачивали организм благодатной энергией.

Рядом всегда кто-то находился.

Несколько раз он пробовал заговорить с этими людьми, но в ответ получал только вежливое молчание.

Что это за люди? Почему они не оставляют его без внимания даже на минуту? И почему они не отвечают на вопросы? Впрочем, пока его это не очень волновало, волновало совершенно другое: он не знал кто он и где находится?

Казалось, что его не понимают, что он никому не нужен, но все желания, даже те, что выражал мысленно, тут же выполнялись.

Вывод напрашивался один – понимают, возможно, даже слышат, о чем думает, но по какой причине не хотят общаться. А может это все просто кажется? Может просто предугадывают желания, должны же в больнице знать, что требуется больным.

Так и не добившись от окружающего персонала ни слова, он плюнул на все и стал терпеливо дожидаться, когда же, наконец-то появится тот кто-то, кто разъяснит все. Не может быть, чтобы его навсегда оставили в полном неведении, чтоб никто не захотел с ним поговорить.

От нечего делать смотрел фильмы по прибору, включающемуся от требовательного взгляда.

Этот прибор напоминал что-то, но что?

Стена забвения не пускала, не позволяла вспомнить прошлое, и он просто смотрел то, что показывали.

В передачах и фильмах жизнь показывали простой, легкой и радостной, но он понимал, что это все не его, он жил не так, жил в чем-то другом, странном, страшном, забытом – вспомнить бы.

Раз в три дня его посещал Толичано. Этого человека он увидел впервые, когда приходил в себя в первый раз. Толичано представился при третьей встрече. Он мог, или ему было позволено разговаривать с ним, но и он, как все остальные, не отвечал на вопросы о прошлом. Только однажды, когда пациент достал расспросами, Толичано заявил, дав понять, что никто ему до поры не ответит:

– Я не уполномочен отвечать на эти вопросы. Придет время, и вам все объяснят.

Этим красноречивым «вы» он придерживал собеседника на определенной дистанции и не позволял приблизиться в отношениях ни на шаг.

В душе пациента или заключенного, он не знал, в каком качестве находится здесь, хотя для заключенного жить слишком шикарно, наступило спокойствие. Он понял, что нужен этим людям. Но зачем?

«Придет время, расскажут», – так сказал Толичано, но все же неизвестность не давала полного спокойствия, хотелось все знать, вспомнить как можно быстрее.

Как-то раз, изнывая от надоевшего бездействия, он вспомнил, именно вспомнил, о спорте, который мог бы помочь убить медленно текущее время.

Подумав, он тут же переключился на показывающий прибор, чтобы посмотреть какую-то увеселительную передачу.

Наутро следующего дня его провели в соседнюю комнату, где ровными рядами выстроились тренажеры.

Тут же, ниоткуда, словно привидение, появился Толичано и после обязательного приветствия поинтересовался, нравится ли ему спортзал.

Спортзал нравился, очень нравился. Он понял, что когда-то такие же тренажеры были частью повседневной жизни, которая оставалась там, за серой стеной.

С нетерпеливой радостью начал заниматься, и мышцы, ослабленные долгим бездействием, заныли, принимая хоть и не большую, но нагрузку.

Обслуживающий персонал: охрана, или прислуга – он не знал, как охарактеризовать людей в белых халатах, постоянно находящихся рядом, с улыбкой, возможно, с недоумением, наблюдали за увлеченными занятиями, видимо не понимая, зачем все это нужно человеку, у которого все есть.

Он тоже не понимал, просто знал – нужно.

Дни шли, однообразно сменяя друг друга, но вот однажды режим, ставший привычным, был нарушен.

В спортзал вошли двое: Толичано и еще один совершенно незнакомый человек. На груди незнакомца находился переливающийся перламутром знак. На этот знак невозможно было не обратить внимание, и он понял, что приходит конец неизвестности, что сегодня должны что-то сообщить, возможно то, что он так долго стремился вспомнить.