Роже Гар - Семья Тибо (Том 1)

Не зная, что и подумать, Антуан молча шел следом. Выбрались из города, перешли мост, зашагали по бечевнику, и тут Антуан подошел к брату вплотную, взял его за руку.

- Не жалеешь, что отказался от своей обычной прогулки? - спросил он и улыбнулся.

Жак молчал. Но участие брата, его ласковый голос, и дуновение свободы, пьянившее его все эти часы, и выпитое вино, и этот вечер, такой теплый и грустный... Не в силах совладать с волнением, он разрыдался. Антуан обнял его, поддержал, усадил рядом с собой на откос. Теперь он уж не думал о том, чтобы доискиваться до мрачных тайн в жизни Жака; он испытывал облегчение, видя, как рушится наконец стена безразличия, на которую он наталкивался с самого утра.

Они были одни на пустынном берегу, с глазу на глаз с бегущей водой, одни под мглистым небом, в котором угасал закат; прямо перед ними, раскачивая сухие камыши, болтался на волне привязанный цепью ялик.

Но им предстоял еще немалый путь, не сидеть же здесь вечно.

- О чем ты думаешь? Отчего плачешь? - спросил Антуан, заставляя мальчика поднять голову.

Жак еще крепче прижался к нему.

Антуан силился припомнить, какие именно слова вызвали этот приступ слез.

- Ты потому плачешь, что я напомнил тебе о твоих обычных прогулках?

- Да, - признался малыш, чтобы хоть что-то сказать.

- Но почему? - настаивал Антуан. - Где вы гуляете по воскресеньям?

Никакого ответа.

- Ты не любишь гулять с Артюром?

- Нет.

- Почему ты не скажешь об этом? Если тебе нравился старый дядюшка Леон, нетрудно будет добиться...

- Ах, нет! - прервал его Жак с неожиданной яростью.

Он выпрямился, лицо его выражало такую непримиримую, такую необычайную для него ненависть, что Антуан был потрясен.

Словно не в силах усидеть на месте, Жак вскочил и большими шагами устремился вперед, увлекая за собой брата. Он ничего не говорил, и через несколько минут Антуан, хотя он и боялся снова сказать что-нибудь невпопад, счел за благо решительно вскрыть нарыв и заговорил твердым тоном:

- Значит, ты и с дядюшкой Леоном не любил гулять?

Широко раскрыв глаза, сжав зубы, Жак продолжал идти, не произнося ни слова.

- А посмотреть на него - он так хорошо к тебе относится, этот дядюшка Леон... - рискнул еще раз Антуан.

Никакого ответа. Он испугался, что Жак снова спрячется в свою раковину; попытался было взять мальчика за руку, но тот вырвался и почти побежал. Антуан шагал за ним в полной растерянности, не зная, как вернуть его доверие, но тут Жак вдруг всхлипнул, замедлил шаг и, не оборачиваясь, заплакал.

- Не говори об этом, Антуан, не говори никому... С дядюшкой Леоном я не гулял, почти совсем не гулял...

Он умолк. Антуан открыл было рот, чтобы расспросить его подробнее, но каким-то чутьем понял, что лучше промолчать. В самом деле, Жак продолжал дрожащим хриплым голосом:

- В первые дни, да... На прогулке-то он и начал... рассказывать мне всякие вещи. И книги мне стал давать, - я просто поверить не мог, что такие бывают! А потом предложил отправлять мои письма, если я захочу... тогда-то я и написал Даниэлю. Потому что я тебе соврал: я ему писал... Но у меня не было денег на марки. Тогда... нет, ты не знаешь... Он увидел, что я немного умею рисовать. Догадываешься, в чем дело?.. Он стал говорить, что нужно делать. За это он купил мне марку для письма к Даниэлю. Но вечером он показал мои рисунки надзирателям, и они стали требовать новых рисунков, еще более замысловатых. И дядюшка Леон совсем перестал стесняться и уже больше со мной не гулял. Вместо того чтобы идти в поля, он вел меня задами, мимо колонии, через деревню... За нами увязывались мальчишки... Переулком, с черного хода, мы заходили в харчевню. Он там пил, играл в карты и бог знает чем еще занимался, а меня на все это время прятали... в прачечной... под старое одеяло...

- Как прятали?

- Так... в пустой прачечной... запирали на ключ... на два часа...

- Но зачем?

- Не знаю. Наверно, хозяева боялись. Один раз, когда в прачечной сушилось белье, меня спрятали в коридоре. Трактирщица сказала... сказала... - Он зарыдал.

- Что же она сказала?

- Она сказала: "Никогда не знаешь, что еще выкинет это воровское..."

Он рыдал так сильно, что не мог продолжать.

- Воровское? - повторил Антуан, наклоняясь к нему.

- "...воровское... отродье..." - договорил наконец мальчик и зарыдал еще горше.

Антуан слушал; желание узнать, что произошло дальше, оказалось на минуту сильнее, чем жалость.

- Ну?.. - торопил он. - Говори же!

Жак вдруг застыл на месте и ухватился за руку старшего брата.

- Антуан, Антуан! - крикнул он. - Поклянись мне, что ты ничего не скажешь! Поклянись! Если папа узнает, он... Ведь папа любит меня, это его огорчит. Он не виноват, что мы с ним по-разному смотрим на жизнь... - И вдруг взмолился: - Ах, Антуан, но уж ты... Не покидай, не покидай меня, Антуан!

- Да нет, мой малыш, да нет же, поверь, я ведь с тобой... Я никому ничего не скажу, сделаю все так, как ты захочешь. Но только расскажи мне все до конца.

И, видя, что Жак не решается продолжать, спросил:

- Он тебя бил?

- Кто?

- Дядюшка Леон.

- Да нет!

Жак был так удивлен, что даже улыбнулся сквозь слезы.

- Тебя никто не бьет?

- Нет же.

- Правда? Никогда, никто?

- Никто!

- Ну, рассказывай дальше.

Молчание.

- А новый, Артюр? Он тоже нехорош?

Жак покачал головой.

- В чем же дело? Тоже ходит в кафе?

- Нет.

- Ах, так! Значит, с ним ты гуляешь?

- Да.

- Тогда что же тебе не нравится? Он с тобою груб?

- Нет.

- Так что же? Ты не любишь его?

- Нет.

- Почему?

- Потому.

Антуан не знал, о чем спрашивать дальше.

- Но какого черта ты не пожалуешься? - начал он снова. - Почему не расскажешь обо всем директору?

Дрожа всем телом, Жак прильнул к Антуану.

- Нет, нет... Антуан, ты ведь поклялся, правда? Поклялся, что никому не скажешь, - умолял он. - Ничего, ничего, никому!

- Да, да, я сделаю, как ты просишь. Я хочу только знать: почему ты не пожаловался директору на дядюшку Леона?

Жак, не разжимая зубов, мотал головой.

- Может быть, ты считаешь, что директор сам все знает и смотрит на эти вещи сквозь пальцы? - подсказал Антуан.

- Ах, нет!

- А что ты вообще можешь сказать про директора?

- Ничего.

- Думаешь, что он плохо обращается с другими детьми?

- Нет, с чего ты взял?

- Вид у него любезный, но теперь я не могу ни за что поручиться: дядюшка Леон тоже ведь такой славный на вид! Слышал ли ты про директора что-нибудь худое?

- Нет.

- Может быть, надзиратели боятся? Дядюшка Леон, Артюр - они боятся его?

- Да, боятся немного.

- Почему?

- Не знаю. Наверно, потому, что он директор.

- А ты? Ты ничего не замечал, когда он с тобой разговаривает?

- Что замечал?

- Когда он к тебе заходит, как он держится?

- Не знаю.

- Ты не решаешься поговорить с ним откровенно?