Роже Гар - Семья Тибо (Том 2)

- Вот что мне удивительно, - сказал Антуан, вынув из кармана пачку сигарет, - что ты, ты прижился в этом муравейнике...

- Представь себе! - воскликнул Жак. Он отодвинул пустую чашку и чуть было ее не перевернул. - Я жил повсюду - и в Италии, и в Германии, и в Австрии...

Скосив глаза на огонек спички, Антуан, не подымая головы, рискнул продолжить:

- В Англии...

- В Англии? Нет, я там еще не был... Почему именно в Англии?

Оба замолчали, и каждый старался прочесть мысли другого. Антуан не глядел на брата, Жак сумел справиться с минутной неловкостью и продолжал:

- Так вот, я уверен, что надолго не мог бы осесть ни в одной из этих стран. Там работать нельзя! Там люди себя сжигают. Только здесь я обрел равновесие...

И впрямь в эту минуту у него был вид человека, достигшего известного равновесия. Сидел он боком, вероятно, в обычной своей позе, склонив голову к плечу, словно бы ее оттягивало не только тяжестью волос, но даже этой непокорной прядью. Правое плечо он выставил вперед. Раскрытой ладонью той же руки он прочно уперся в колено и гнулся в эту сторону всем корпусом. Зато левый локоть легко опирался на стол, и пальцы левой руки рассеянно перебирали крошки, рассыпанные по скатерти. Руки эти стали настоящими руками мужчины, нервными, выразительными.

Он молча размышлял над собственными словами.

- Здешние люди действуют успокоительно, - проговорил он, и в голосе его проскользнули нотки признательности. - Поверь, это отсутствие страстей чисто внешнее... Страсти здесь, как, впрочем, и повсюду, разлиты в воздухе. Но, пойми меня правильно, если ежедневно обуздывать страсти, как делают здесь, большой опасности они не представляют... И поэтому не слишком заразительны... - Жак оборвал начатую фразу, вдруг покраснел и добавил вполголоса: - Я ведь, понимаешь, за эти три года!..

Не глядя на Антуана, он нервно отбросил непокорную прядь ребром ладони, переменил позу и замолк.

Уж не было ли это первым шагом к откровенным признаниям? Антуан ждал, не шевелясь, только смотрел на брата поощрительным взглядом.

Но Жак решительно сменил тему разговора.

- А дождь-то все льет, - сказал он, вставая. - Давай лучше вернемся домой, ладно?

Как только они вышли из ресторана, какой-то велосипедист, проезжавший мимо, соскочил с машины и подбежал к Жаку.

- Видели кого-нибудь оттуда? - спросил он, с трудом переводя дыхание, даже не поздоровавшись. Промокший до нитки пастушеский плащ раздувало ветром, и велосипедист, борясь с его порывами, скрестил на груди руки.

- Нет, - ответил Жак, видимо, не слишком удивленный поведением своего собеседника. Заметив издали открытые двери какого-то дома, он предложил своим спутникам: "Зайдемте-ка сюда", - и так как Антуан из деликатности держался в стороне, Жак оглянулся и окликнул его. Но когда все трое укрылись в подъезде от дождя, он и не подумал представить Антуану незнакомого велосипедиста.

А тот, мотнув головой, сбросил на плечи капюшон плаща, сползавший ему на глаза. На вид ему было за тридцать. Хотя первые его слова прозвучали резковато, взгляд был кроткий, скорее даже ласковый. Раскрасневшееся от свежего ветра лицо было изуродовано давним шрамом, ярко-белая его полоска наполовину прикрывала правый глаз, перерезала наискось бровь и терялась под шляпой.

- Они обвиняют меня во всех смертных грехах, - начал он лихорадочно, ничуть не смущаясь присутствием Антуана. - Но скажите сами, разве я заслужил их упреки? - Казалось, он придавал особое значение мнению Жака, который утвердительно кивнул головой. - Чего они от меня хотят? Уверяют, что эти люди были подкуплены. А я-то здесь при чем? Теперь они уже далеко и знают, что их не разоблачить.

- Их маневр не удастся, - подумав, ответил Жак. - Одно из двух...

- Вот именно! - с жаром воскликнул велосипедист, не дожидаясь конца фразы, и в голосе его, вдруг потеплевшем, прозвучала благодарность. - Но не следует поддаваться воздействию политической прессы, начинать раньше времени.

- Сабакин сразу испарится, как только почует неладное, - понизил голос Жак. - И вот увидите, Биссон тоже.

- Биссон? Возможно.

- Ну, а револьверы?

- Это-то легко доказать. Ее бывший любовник приобрел их в Базеле, купил на распродаже оружия после смерти владельца.

- Послушайте, Рейер, - проговорил Жак, - только не рассчитывайте на меня в ближайшие дни, некоторое время я ничего писать не смогу. Поэтому загляните к Ричардли. Пусть он вручит вам бумаги. Скажете, что это для меня. А если ему нужна подпись, пусть позвонит Мак-Лэйеру. Хорошо?

Вместо ответа Рейер схватил руку Жака и пожал ее.

- Ну, а как Лут? - спросил Жак, не выпуская из своих рук руки Рейера.

Рейер опустил голову.

- Что я-то могу поделать? - произнес он со смущенным смешком. Он поднял глаза и в ярости повторил: - Что я-то могу поделать, ведь я ее люблю.

Жак выпустил руку Рейера. Потом, помолчав немного, пробормотал:

- Куда вас это обоих заведет?

Рейер вздохнул:

- У нее были трудные роды, она никогда по-настоящему не оправится, во всяком случае, никогда не сможет работать...

Жак не дал ему договорить:

- Она сказала мне, мне лично: "Будь у меня достаточно мужества, уж я нашла бы способ покончить со всем этим".

- Вот видите! Как же, по-вашему, я должен поступить в таком случае?

- А Шнеебах?

Рейер сделал жест, который мог означать только угрозу. В глазах его зажглась ненависть.

Жак протянул руку и положил ладонь на плечо Рейера, - дружеское, но твердое, даже властное прикосновение.

- Куда это вас заведет, Рейер? - повторил он сурово.

Рейер сердито передернул плечами. Жак убрал ладонь. После минутного молчания Рейер как-то торжественно поднял руку.

- И для нас, как и для них, один конец - смерть. Да, вот именно так, заключил он вполголоса. Потом беззвучно рассмеялся, словно то, что он собирался сказать, было самой очевидностью. - Иначе живые бы стали мертвыми, а мертвые - живыми.

Он схватил велосипед за седло и поднял его одной рукой. Шрам вздулся лиловым валиком. Потом он надвинул на глаза капюшон, словно клобук, и протянул Жаку руку.

- Спасибо. Пойду к Ричардли. А вы изумительный тип, просто молодчина, настоящий человек. - Говорил он теперь доверительно-счастливым тоном. Достаточно мне вас повидать - и я готов примириться чуть ли не со всем светом - с человеком, с литературой... даже с прессой, да, да... До свидания!

Антуан ничего не понял из этого разговора, но зато не упустил ни одного сказанного слова, ни одного жеста. С первого взгляда он заметил, что этот человек, значительно старше Жака, обращается с ним с какой-то уважительной любовью; так обычно ведут себя в отношении людей уже немолодых, уже признанных. Но самым главным, самым волнующим было приветливое лицо Жака во время этой беседы: ясное, разгладившееся чело, умудренный опытом взгляд, неожиданная властность, исходившая от всего его существа. Подлинное открытие для Антуана. В течение нескольких минут перед ним стоял Жак, которого он не только не знавал никогда, но даже подозревать не мог, что такой существует, и, однако, вне всякого сомнения, это и был для всех настоящий Жак, Жак теперешний.