Роже Гар - Семья Тибо (Том 3)

- Плохие новости, - пробормотал он, даже не поздоровавшись. - Сегодня вечером я должен уехать за границу.

Она пролепетала:

- Уехать?

Она сильно побледнела и смотрела на него в упор. Он казался таким несчастным, оттого что вынужден был причинить ей это огорчение, что ей хотелось скрыть от него свое собственное отчаяние. Но потерять Жака во второй раз - такое испытание было для нее непосильно...

- Я вернусь в четверг, самое позднее - в пятницу, - поспешно добавил он.

Она стояла, опустив голову. При этих словах она глубоко вздохнула. На щеках опять появился легкий румянец.

- Три дня! - продолжал он, заставляя себя улыбнуться. - Это недолго, три дня... ведь мы будем счастливы всю жизнь!

Она подняла на него боязливый, вопрошающий взгляд.

- Не расспрашивайте меня, - сказал он. - Мне поручено одно дело. Я должен ехать.

При слове "дело" на лице Женни появилось выражение такой тревоги, что Жак, хотя он не знал даже, для чего его посылают в Германию, решил ее успокоить:

- Мне придется только повидаться с некоторыми иностранными политическими деятелями... И так как я бегло говорю на их языке...

Она внимательно смотрела на него. Он оборвал на полуслове и указал на развернутые газеты, лежавшие на столе в передней.

- Вы видите, что происходит?

- Да, - лаконически ответила она тоном, который достаточно ясно показывал, что теперь она так же хорошо, как и он, сознает всю серьезность происходящих событий.

Он подошел к ней, схватил обе ее руки, сложил их вместе и поцеловал.

- Пойдемте к нам, - предложил он, указывая пальцем в сторону комнаты Даниэля. - У меня в распоряжении всего несколько минут. Не надо их портить.

Она наконец улыбнулась и пошла впереди него по коридору.

- От вашей матери нет никаких известий?

- Нет, - ответила она, не оборачиваясь. - Мама должна была прибыть в Вену сегодня после двенадцати. Я не рассчитываю получить телеграмму раньше завтрашнего дня.

В комнате все было приготовлено для его встречи. Благодаря опущенной шторе освещение казалось особенно уютным. Комната была прибрана, на окне висели свежевыглаженные занавески, часы были заведены. В одном углу письменного стола стоял букет душистого горошка.

Женни остановилась посреди комнаты и смотрела на Жака внимательным, слегка обеспокоенным взором. Он улыбнулся, но ему не удалось вызвать ответную улыбку.

- Что же, - произнесла она нетвердым голосом, - значит, правда? Только несколько минут?

Он устремил на нее нежный, ласковый, немного слишком пристальный взгляд: это не был отсутствующий взгляд - скорее даже настойчивый и внимательный, но тем не менее Женни почувствовала легкую тревогу. У нее было ощущение, что с того момента, как он пришел, этот задумчивый взгляд еще ни разу не проник по-настоящему в глубь ее глаз.

Он увидел, что у Женни дрожат губы. Он взял ее за руки и прошептал:

- Не отнимайте у меня мужества...

Она выпрямилась и улыбнулась ему.

- Ну, вот и хорошо, - сказал он, усаживая ее в кресло. Затем, не объясняя хода своих мыслей, сказал вполголоса: - Надо верить в себя. Даже больше - надо верить только в себя... Твердую основу в своей внутренней жизни находит только тот, кто ясно осознал, в чем его судьба, и всем пожертвовал этому.

- Да, - прошептала она.

- Осознать свои силы! - продолжал он, словно говоря с самим собою. - И подчиниться им. И тем хуже, если другие считают их злыми силами...

- Да, - повторила она, снова опустив голову.

Уже не раз за последние дни она думала, как сейчас: "Вот что он говорит, и надо все это запомнить... поразмыслить над этим... чтобы лучше понять..." С минуту она оставалась совершенно неподвижной, опустив ресницы. И в ее склоненном лице было столько сосредоточенной мысли, что Жак смутился и на мгновение замолчал.

Затем сдержанно, но с дрожью в голосе он прибавил:

- Один из самых решающих дней в моей жизни был тот, когда я понял: то, что другие во мне осуждали, считали опасным, - это как раз и есть самая лучшая, самая подлинная часть моего существа!

Она слушала, она понимала, но голова у нее кружилась. За последние два дня один за другим ослабевали, распадались все устои ее внутреннего мира: вокруг возникала пустота, и ее еще не могли заполнить те новые ценности, на которых, казалось, зиждились все суждения Жака.

Внезапно она увидела, что лицо Жака просветлело. Он опять улыбался, но по-другому. У него возникла одна идея, и он уже вопросительно смотрел на девушку.

- Слушайте, Женни... Раз вы сегодня вечером одни... Почему бы вам... не пообедать где-нибудь вместе со мной?

Она смотрела на него, озадаченная этим столь простым, но столь необычным для нее предложением.

- Я освобожусь не раньше половины восьмого, - объяснил он. - А в девять мне надо быть на площади Республики. Но хотите, эти полтора часа мы проведем вместе?

- Да.

"У нее какая-то совершенно особая манера непреклонно и в то же время кротко произносить да или нет..." - подумал Жак.

- Благодарю вас! - радостно воскликнул он. - У меня не будет времени зайти за вами. Но если бы вы смогли в половине восьмого быть около Биржи?..

Она утвердительно кивнула головой.

Он встал.

- А теперь я бегу. До скорого свидания...

Она не пыталась удержать его и молча проводила до лестницы.

Когда он уже начал спускаться и обернулся, чтобы попрощаться с нею последней нежной улыбкой, она перегнулась через перила и, внезапно осмелев, прошептала:

- Я люблю представлять себе вас среди ваших товарищей... В Женеве, например... Наверно, только там вы становитесь по-настоящему самим собою.

- Почему вы так говорите?

- Потому что, - тут она замялась и стала подыскивать слова, - всюду, где я вас до этого времени видела, вы словно - как бы это сказать? чувствуете себя немного... в чужой стране...

Он остановился на ступеньках и, подняв голову, серьезно смотрел на нее.

- Вы ошибаетесь, - с живостью возразил он, - там я тоже чувствую себя... в чужой стране! Я всюду в чужой стране! Я всегда был в чужой стране! Я и родился таким! - Он улыбнулся и добавил: - Только подле вас, Женни, это ощущение отчужденности покидает меня... до некоторой степени...

Улыбка исчезла с его лица. Он, казалось, хотел что-то прибавить, но не решался. Он сделал рукой загадочный жест и удалился.

"Она совершенство, - думал он. - Совершенство, но ее не разгадать до конца!" Это не был упрек: разве влечение, которое он всегда испытывал к Женни, не вызывалось до известной степени этой таинственностью?

Вернувшись к себе, Женни несколько минут стояла у закрытой двери, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов. "Ах, какой он сложный человек!.." внезапно сказала она про себя. Сказала без всякого сожаления: она достаточно сильно любила его всего целиком, и ей было дорого даже это неясное ощущение страха, которое он оставлял позади себя, как рябь на воде, как отпечаток ног.