Роже Гар - Семья Тибо (Том 3)

Затем он продолжал более серьезным тоном, обернувшись к Руа:

- По мнению специалистов, самое важное - это полевая артиллерия. Так вот, наша значительно превосходит немецкую. У нас больше семидесятипятимиллиметровых орудий, чем у немцев семидесятисемимиллиметровых, и к тому же их семьдесят семь миллиметров не выдерживают сравнения с нашими семьюдесятью пятью... Не тревожьтесь, молодой человек... Факт тот, что за последние три года Франция сделала значительные успехи. Все проблемы концентрации войск, использования железных дорог, снабжения армии сейчас разрешены. Если бы пришлось воевать, поверьте, Франция была бы в отличном положении. И нашим союзникам это хорошо известно!

- Вот это и опасно! - пробормотал Штудлер.

Рюмель надменно поднял брови, словно мысль Халифа представлялась ему совершенно непонятной. Но Жак поддержал Штудлера:

- Это правда. Для нас, может быть, было бы лучше, если бы Россия в данный момент не могла слишком уж рассчитывать на французскую армию!

Верный принятому решению, он до сего времени слушал молча, но буквально грыз удила. Вопрос, с его точки зрения, самый важный - сопротивление масс, не был даже затронут. Он мысленно проверил себя, убедился, что достаточно владеет собой для того чтобы, в свою очередь, взять тот небрежный и чисто отвлеченный тон, который здесь, видимо, был принят, и затем обратился к дипломату.

- Вы перечислили сейчас все основания для того, чтобы верить в мирный исход конфликта, - начал он размеренным голосом. - Не кажется ли вам, что среди главных шансов на мир надо учитывать сопротивление пацифистски настроенных партий? - Взгляд его скользнул по лицу Антуана, заметил на нем легкое выражение беспокойства и снова остановился на Рюмеле. - Все-таки сейчас в Европе имеется десять или двенадцать миллионов убежденных интернационалистов, твердо решивших в случае усиления военной угрозы воспрепятствовать своим правительствам ввязаться в войну...

Рюмель выслушал, не сделав ни единого жеста. Он внимательно смотрел на Жака.

- Я, может быть, придаю этим манифестациям черни не меньшее значение, чем вы, - произнес он наконец со спокойствием, которое лишь наполовину скрывало иронию. - Впрочем, заметьте, что проявления патриотического энтузиазма во всех европейских столицах гораздо многочисленнее и внушительней, чем протесты немногих смутьянов... Вчера вечером в Берлине миллионная манифестация прошла по городу, демонстрировала перед русским посольством, пела "Стражу на Рейне"{20} под окнами королевского дворца и осыпала цветами статую Бисмарка... Я, конечно, не отрицаю, что имеются и оппозиционные проявления, но их действие - чисто негативное.

- Негативное? - вскричал Штудлер. - Никогда еще идея войны не была столь непопулярной в массах!

- Что вы подразумеваете под словом "негативное"? - спокойно спросил Жак.

- Бог ты мой, - ответил Рюмель, делая вид, что ищет подходящее выражение, - я подразумеваю, что эти партии, о которых вы говорите, враждебные всяким помышлениям о войне, ни достаточно многочисленны, ни достаточно дисциплинированны, ни достаточно объединены в международном плане, чтобы представлять в Европе силу, с которой пришлось бы считаться...

- Двенадцать миллионов! - повторил Жак.

- Возможно, что их двенадцать миллионов, но ведь большинство - только сочувствующие, люди просто "платящие членские взносы". Не обманывайтесь на этот счет! Сколько имеется подлинных, активных борцов? Да к тому же многие из этих борцов подвержены патриотическим настроениям... В некоторых странах эти революционные партии, может быть, и способны оказать кое-какое противодействие власти своих правительств, но противодействие чисто теоретическое и, во всяком случае, временное: ибо подобная оппозиция может существовать лишь до тех пор, пока власти ее терпят. Если бы обстоятельства ухудшились, каждому правительству пришлось бы только немножко туже завинтить гайку либерализма, даже не прибегая к объявлению осадного положения, и оно сразу же избавилось бы от смутьянов... Нет... Нигде еще Интернационал не представляет собой силы, способной эффективно противостоять действиям правительства. И не могут же крайние элементы во время серьезного кризиса образовать партию, способную оказать решительное сопротивление... - Он улыбнулся: - Слишком поздно... На сей раз...

- Если только, - возразил Жак, - эти силы сопротивления, дремлющие в спокойное время, не поднимутся ввиду надвигающейся опасности и не окажутся внезапно неодолимыми!.. Разве, по-вашему, могучее забастовочное движение в России не парализует сейчас царское правительство?

- Вы ошибаетесь, - холодно сказал Рюмель. - Позвольте мне заявить вам, что вы запаздываете по меньшей мере на сутки... Последние сообщения, к счастью, совершенно недвусмысленны: революционные волнения в Петербурге подавлены. Жестоко, но о-кон-чатель-но.

Он еще раз улыбнулся, словно извиняясь за то, что правда, бесспорно, на его стороне. Затем, переведя взгляд на Антуана, выразительно посмотрел на ручные часы:

- Друг мой... К сожалению, мне некогда...

- Я к вашим услугам, - сказал Антуан, поднимаясь. Он опасался реакции Жака и рад был поскорее прервать этот спор.

Пока Рюмель с безукоризненной любезностью прощался с присутствующими, Антуан вынул из кармана конверт и подошел к брату:

- Вот письмо к нотариусу. Спрячь его... Ну, как ты находишь Рюмеля? рассеянно добавил он.

Жак только улыбнулся и заметил:

- До какой степени наружность у него соответствует внутреннему содержанию!..

Антуан, казалось, думал о чем-то другом, чего не решался высказать. Он быстро огляделся по сторонам, удостоверился, что никто его не слышит, и, понизив голос, произнес вдруг деланно безразличным тоном:

- Кстати... А как ты, случись война?.. Тебе ведь дали отсрочку, правда? Но... если будет мобилизация?

Жак, прежде чем ответить, мгновение смотрел ему прямо в лицо. ("Женни наверняка задаст мне тот же вопрос", - подумал он.)

- Я не допущу, чтобы меня мобилизовали, - решительно заявил он.

Антуан, чтобы не выдать себя, глядел в сторону Рюмеля и не показал даже вида, что расслышал.

Братья разошлись в разные стороны, не добавив ни слова.

XLI

- Уколы ваши действуют замечательно, - заявил Рюмель, как только они оказались вдвоем. - Я чувствую себя уже значительно лучше. Встаю без особых усилий, аппетит улучшился...

- По вечерам не лихорадит? Головокружений нет?

- Нет.

- Можно будет увеличить дозу.

Комната рядом с врачебным кабинетом, в которую они зашли, была облицована белым фаянсом. Посредине стоят операционный стол. Рюмель разделся и покорно растянулся на нем.

Антуан, повернувшись к нему спиной и стоя перед автоклавом, приготовлял раствор.