Томас Гарди - Рассказы

- Кто вы такие?

- Я несчастный Билл Латимер, акцизный чиновник, - ответил жалобный голос. - Подите же сюда, перережьте веревки, сделайте милость. Мы уж боялись, что до утра никто сюда и не заглянет.

Стокдэйл проворно освободил пленников, и они принялись разминаться и расправлять затекшие руки и ноги.

- Мерзавцы! - восклицал Латимер, все более разъяряясь, хотя вначале, когда Стокдэйл только подошел к нему, он вел себя на редкость кротко. - Это все они, те же самые! Знаю я, они все из Незер-Мойнтона!

- Но показать это под присягой мы все-таки не можем, - отозвался кто-то из акцизников. - Ведь ни один не подал голоса.

- Что вы собираетесь предпринять? - спросил Стокдэйл.

- Я бы с охотой вернулся сейчас в Мойнтон и рассчитался с ними, сказал Латимер.

- И мы тоже, - поддакнули его товарищи.

- Будем биться на смерть!

- Да! Да! - поддержали его остальные.

- Но, - продолжал Латимер несколько менее пылко, когда они выбрались из чащи, - мы ведь не знаем наверняка, что эти плуты с перемазанными рожами были из Мойнтона. И доказать это трудно.

- Что верно, то верно, - согласились его помощники.

- А потому предпринимать мы ничего не будем, - закончил Латимер уже с полным спокойствием. - По мне, так лучше быть на их месте, чем на нашем. У меня кожа на руках огнем горит от веревок, которыми эти две здоровенные дылды меня связали. И теперь, когда у нас был досуг подумать, я вот как рассудил: служба королю достается нам что-то слишком дорого. Вот уж двое суток, как я и на часок глаз не сомкнул: ну и, стало быть, разойдемся-ка, благословись, по домам.

Остальные трое с радостью приняли этот план действий, поблагодарив Стокдэйла за своевременную помощь, акцизники распрощались с ним на перекрестке и зашагали по дороге в западном направлении, а Стокдэйл повернул к Незер-Мойнтону.

Священник шел и думал, и мысли его были не веселые. Добравшись до дома, он не поднялся к себе наверх, а прошел прямо в маленькую гостиную, где Лиззи обычно проводила вечера вместе со своей матерью. На этот раз она сидела там одна, все еще в капоре и накидке. Подойдя к ней, он остановился и с минуту стоял, словно в каком-то оцепенении, глядя на разделявший их стол. Так как Стокдэйл молчал, Лиззи подняла к нему глаза, и по выражению их видно было, что она предчувствует недоброе.

- Куда они все ушли? - спросил он каким-то безжизненным голосом.

- Кто?.. Не знаю. Я их с тех пор не видела. Я пошла прямо домой.

- Если вашим соучастникам удастся сбыть эти бочонки, вы, я полагаю, получите большие барыши?

- Одна доля достанется мне, а другая моему двоюродному брату Оулету, еще по доле двум фермерам, а последнюю долю разделят между теми, кто нам помогал.

- И вы все еще не решили, - продолжал он медленно, - отказаться от торговли контрабандой?

Лиззи встала со стула и положила руку ему на плечо.

- Не просите меня об этом, - сказала она шепотом. - Вы сами не знаете, чего от меня требуете. Придется объяснить вам, хоть мне и не хотелось бы. На деньги, вырученные от этой торговли, мы с матерью и существуем. Он удивился.

- Это мне в голову не приходило, - сказал он. - Но на вашем месте я бы лучше нанялся подметать улицы. Что такое деньги по сравнению с чистой совестью?

- Совесть у меня чиста. Матушку свою я знаю с детства, а вот короля никогда и в глаза не видала. Мне дела нет до его налогов, но для меня очень важно, чтобы нам с матерью было на что жить.

- Выходите за меня замуж и обещайте, что перестанете заниматься контрабандой. Я буду содержать вашу матушку.

- Вы очень добры, - сказала Лиззи, видимо тронутая. - Дайте мне подумать. Я не хотела бы решать сейчас.

Лиззи дала ему ответ только на следующий день. Вечером она вошла к нему в комнату; выражение лица у нее было печальное и строгое.

- Я не могу сделать по-вашему, - горячо сказала она. - Вы слишком многого от меня требуете. Ведь я всю жизнь этим занимаюсь!

Слова ее и то, как она держалась, показывали, что ей пришлось выдержать борьбу с собой и что решение далось ей нелегко.

Стокдэйл побледнел, но ответил спокойно:

- В таком случае, Лиззи, мы должны расстаться. Я не могу поступать против своих убеждений и обращать мой духовный сан в посмешище. Вы знаете, как я вас люблю; я все готов для вас сделать, но это единственное, чем я не могу поступиться.

- Ну, что вам так дался ваш духовный сан? - горячо возразила она. Ведь у меня есть собственный просторный дом. Почему бы вам не жениться на мне, и поселиться здесь с нами, и вовсе перестать быть священником? Право же, Ричард, в нашем деле нет ничего позорного, если только посмотреть на него моими глазами. Контрабанду доставляют нам лишь зимой, летом мы этим никогда не занимаемся. И это так красит нашу скучную жизнь в зимнее время, так приятно будоражит, и я до того ко всему этому привыкла, что даже и помыслить не могу, как без этого жить! По ночам, когда воет ветер, вместо того чтобы томиться скукой и до того уж отупеть, что даже и замечать не будешь, воет он или нет, ты все время начеку; ум твой действует, если даже сама ты в бездействии: все думаешь, как-то там твои друзья управляются? Ходишь по комнате взад и вперед, и все смотришь в окно, а потом и сама выйдешь, и ночью идешь, как днем, каждая ведь тропинка тебе известна, и, бывает, что прямо на волоске висишь, того и гляди, попадешься в лапы старому Латимеру и его молодчикам, да только где им, разиням, мы их и не боимся по-настоящему, они только проворства нам прибавляют.

- Он все же напугал вас прошлой ночью, и я советую вам вовремя остановиться, пока не стряслось настоящей беды.

Она покачала головой.

- Нет, пусть все будет по-прежнему. Так уж мне на роду написано. Это у меня в крови, и меня не исправишь. Ах, Ричард, кабы вы знали, до чего мне трудно то, чего вы требуете, и какому тяжкому испытанию вы подвергаете меня, когда заставляете выбирать между привычной жизнью и любовью к вам!

Он стоял, облокотясь о каминную полку и прикрыв глаза рукой.

- Лучше б нам было никогда не видеть друг друга, Лиззи, - сказал он. Не в добрый час мы встретились. Вот уж не думал, что наш союз - это такое безнадежное и неосуществимое дело!.. Ну да теперь поздно плакаться. По крайней мере, мне выпало счастье узнать вас.

- Вы идете против церкви, а я - против короля, - сказала она. По-моему, из нас вышла бы отличная пара.

Он грустно улыбнулся, а Лиззи все стояла, опустив голову, и глаза у нее стали наливаться слезами.

Печальным был тот вечер для них обоих, и столь же печальны были и последовавшие затем дни. И он и она занимались каждый своими делами, но как-то машинально, и подавленное состояние духа молодого священника было замечено в деревне многими из его прихожан. Но никто не догадывался, что причиной тому Лиззи, которая все это время не выходила из дому; все в деревне были уверены, что Лиззи и Оулет давным-давно втихомолку договорились пожениться.