Григорий МАРГОВСКИЙ - Садовник судеб

Веток не обломало…

День промыт, как стекло,

Только этого мало.

Выдающийся мой современник, неизменно стойкий ко всем земным невзгодам, возносил эту свою хвалу Садовнику, когда мне не исполнилось и четырех лет. Печать его отчего прикосновения поныне горит на моей щеке!..

После мы общались еще один раз. Но и с повторным визитом мне не очень-то повезло: поскользнувшись в гололедицу, Тарковский накануне сломал руку.

– Вот, видите, гипс наложили, сижу дома, на улицу не выхожу… – бормотал он со слезами в голосе, раскачиваясь на кушетке.

Чернобыльская катастрофа, увы, не была случайностью. Она предзнаменовала крушение пресловутой «дружбы народов». Никакие народы ни под каким соусом дружить не умеют – а если и «дружат», то исключительно против кого-то: сиречь грызут друг друга закулисно, с особо куртуазным дипломатическим рвением. Оттого заранее и обречены все лоскутные империи: преступления режима, развал экономики – все это дело второе. Симбиоз этносов (равно как и отдельных индивидуумов) возможен лишь с учетом сиюминутной выгоды. Сближение происходит либо на основе конфессиональной общности, либо по принципу «шахматной доски» (типичный пример: военный союз Израиля с Турцией – через голову ее арабских единоверцев).

Евреям, в силу их религиозной обособленности, всегда приходилось труднее прочих. Иудаизация Хазарского каганата, а чуть ранее Адиабены – всего лишь два неудачных эксперимента, к каковой категории можно смело отнести и миссионерскую деятельность сынов Авраама среди берберских племен Магриба.

Противостояние Восток-Запад насчитывает много тысяч лет, история его не исчерпывается агрессией Халифата, реконкистой, буллой Евгения III и зверствами янычар: ведь битва под Фермопилами состоялась задолго до всемирной проповеди обоих пророков. Подавляющая часть человечества всегда пребывала под гипнозом предполагаемого глобального конфликта, ментально тяготея к столкновению двух гигантских макрокосмов. К этому и сегодня, после крушения коммунистической системы, неудержимо стремится обезумевший мир.

«Все, все, что гибелью грозит…» Не так ли устроен и наш головной мозг? Симметричные доли его воспринимают реальность абсолютно по-разному: аналитическому методу одной претит ассоциативное мышление другой. Биологически обусловленная антиномия соответствует непримиримой вражде западного рационализма с восточной метафизикой, сколько бы ни предпринималось попыток синтезировать их в едином философском учении.

Крест и полумесяц как символы духовной общности огромных людских масс оказались гораздо жизнеспособней, нежели серп и молот. Стоило советскому гербу распасться, как очевидцы прозрели: полумесяц-серп наконец-то избавился от лишней рукояти – детали, которой так недоставало молоту, чтобы вновь напоминать о распятии Спасителя!..

А что же евреи? Они опять оказались меж двух огней. Вглядевшись в современную карту Израиля – мы видим усталого путника, бредущего из тьмы веков в удручающую непредсказуемость. Достаточно только отдать Сирии Голанские высоты – и седая голова старца помертвело слетит с изможденных плеч!

Благодаря отцу, его активному вмешательству, мне удалось выбраться сухим из воды. Заручившись поддержкой военврача Терентьева и замполита Сервачинского, он добился того, чтобы мой военный билет оставался чист как стеклышко. Этого требовала элементарная справедливость: ведь я отслужил без малого два года.

Трестер держался от баталии в стороне, отрабатывая тактику невмешательства. Мало того, Семен Михайлыч подлил масла в огонь, приказав медсестре Лиличке вколоть мне добрую порцию аминазина. Наказание постигло меня за то, что я скрутил в бараний рог шизоида Колю, обитавшего в «Новинках» со времен царя Гороха (его здесь приютили в нежном возрасте, Коля отлучался лишь по утрам, к фрезерному станку). Видя, что я регулярно получаю передачи, малохольный сиротка резко на меня озлобился и, на правах старожила, вздумал однажды пригрозить расправой. Что такое дедовщина, я уже отлично знал – и потому сам без промедления перешел в атаку. Помню искаженное от страха лицо Коли, зажатого мной в угол и жалобно повизгивающего…

– Да как вы только посмели! – возмущался человеколюбивый Трестер. – Перед вами же больной человек!

– И весьма буйный, надо признать! – резонно парировал я.

– А как тогда прикажете реагировать мне? Мало на меня кидались с кулаками? Мало плевали в лицо?! Нет, дорогой мой, придется на сей раз вас проучить!

В результате, я целые сутки вел растительный образ жизни, ощущая, как неприятно-тягуче атрофируются мои первичные половые признаки… Впрочем, на тот момент они и так были не у дел. За два месяца лежки, из представительниц слабого пола, меня удостоила визита одна только Анечка Певзнер (по-видимому, все еще испытывавшая чувство вины).

– Непонятно, как ты здесь очутился… – растерянно пролепетала она в комнате для свиданий.

Мне и самому это было не вполне ясно. Но так или иначе – хвала Садовнику Всевидящему и Вездесущему! – все наши мытарства когда-нибудь подходят к концу.

Отправляя меня на выписку, один из эскулапов злобно шмыгнул бурой картофелиной:

– И запомни, тебе противопоказан умственный труд! Только физический!

«Разумеется, – подумал я, – ибо это чревато для всех вас безоглядным разоблачением».

Карга-кастелянша, выдав мне мятую форму, также снабдила напутствием:

– Давай, хлопец, надевай портки и шуруй в свою Москву!

Тем не менее я еще около недели проваландался в родных пенатах. При том что внешняя обстановка к этому отнюдь не располагала: в самый день выписки, подъезжая с отцом в троллейбусе к нашему дому на Калиновского, я вдруг краем уха услыхал, как ужаснулась в разговоре с кем-то пожилая еврейка:

– Да что вы говорите?! Это в Нимфске такая радиация?..

Сея панику, расползались тревожные слухи. Все ринулись ящиками закупать красное вино: оно якобы препятствует облучению. Ничего удивительного: брага на Руси издревле слыла панацеей.

Шляясь в районе автозавода, напротив магазина «Букинист», я вдруг ощутил острый укол в сердце. Нитка унылых путей тянулась в Серебрянку, на полном ходу трезвонил пятый маршрут, рельсы для которого я укладывал еще служа в роте обеспечения…

Помню, «старики» в тот день по обыкновению били баклуши. Один из них, ражий всклокоченный армянин, вдруг подскочил ко мне и рядовому Турчику – безответному киевлянину, призванному на год позже меня, сцапал нас обоих за шиворот и, столкнув лбами, с озверелой рожей зарычал:

– Вы будете у меня работать?! Будете у меня работать?!

Он же впоследствии, фыркая моржом над умывальником, огрызнулся на какого-то грозного азербайджанца: