Хорхе Борхес - Книга вымышленных существ

Так называли их греки; в Риме их именовали фавнами, панами и сильванами. Книзу от пояса они — козлы; туловище, руки и голова — человечьи. У них густая шерсть, короткие рожки, остроконечные уши, быстрые глаза и крючковатый нос. Они похотливы и обожают вино. Сатиры сопровождали Вакха в его разгульном и бескровном покорении Индии. Они устраивали засады для нимф, любили плясать, играть на флейте. Сельский люд почитал их, принося им первинки урожая. Им также приносили в жертву ягнят.

В эпоху Древнего Рима один из этих полубогов был захвачен во время сна в его пещере в Фессалии солдатами Суллы, которые привели его к своему военачальнику. Сатир издавал нечленораздельные звуки и был так отвратителен своим видом и запахом, что Сулла сразу же велел отпустить его обратно в горы.

Воспоминание о сатирах жило в средневековом образе чертей. Слово «сатира» как будто никак не связано с «сатиром»; большинство этимологов возводят «сатиру» к «satura lanx» — блюду, состоящему из смеси; отсюда литературное произведение смешанного жанра, вроде сочинений Ювенала.

Последние двадцать пять лет своей жизни, посвященной науке, знаменитый философ и ученый Эмануэль Сведенборг (1688—1772) жил в Лондоне. Но поскольку англичане не слишком словоохотливы, он приобрел привычку беседовать с демонами и с ангелами. Бог даровал ему возможность посетить Тот Свет и ознакомиться с жизнью его обитателей. Христос говорил, что попасть на небеса могут лишь души людей праведных. Сведенборг к этому прибавил, что они также должны быть разумными; позже Блейк высказал мнение, что это должны быть художники и поэты. Ангелы Сведенборга и есть души, избравшие небесную обитель. Они не нуждаются в словах — ангелу достаточно подумать о другом ангеле, и тот оказывается рядом с ним. Пара влюбленных здесь, на земле, становится на небе одним ангелом. Миром ангелов правит любовь, каждый ангел — сам по себе рай. Облик ангела — это облик совершенного человека, облик рая — таков же. В каком бы направлении ни обратил ангел свой взор, он всегда лицом к лицу с Богом. А главное — они прорицатели; самое большое их удовольствие — это молитва и решение богословских проблем. Дела земные суть лишь символы дел небесных. Солнце — лик Божества. На небесах время не существует, облик райских существ меняется согласно настроению. Одеяния ангела сияют соответственно возвышенности его ума. Души богатых богаче, чем души бедных, ибо богатые привычны к роскоши. На небесах все предметы, вся обстановка и города более телесны и более сложного состава, чем на земле, цвета более разнообразны и ярки. Ангелы английской породы выказывают склонность к политике, евреи — к продаже безделушек, а немцы носят с собой пухлые тома, куда заглядывают, прежде чем решиться дать ответ. Поскольку мусульмане почитают Мухаммеда, Бог снабдил их ангелом, воплощающим Пророка. Нищие духом и отшельники к утехам небесным не допускаются, ибо не способны ими наслаждаться.

В сочинениях знаменитого шведского визионера восемнадцатого века мы читаем, что демоны, подобно ангелам, не особые существа, они человеческой породы. Это те люди, которые после смерти избрали ад. Там, в краю болот, безлюдных пустынь, непроходимых лесов, уничтоженных огнем городов, борделей, мрачных вертепов, они особого счастья не испытывают, однако в раю они были бы еще более несчастны. Временами с горних высот на них падает луч небесного света; он жжет демонов, им больно, им кажется, что он источает зловоние. Каждый из демонов мнит себя красавцем, однако у многих звериные морды или же вместо лиц бесформенные куски мяса. Они живут в состоянии взаимной ненависти и вооруженного насилия, и если сходятся вместе, то лишь ради того, чтобы сговориться против кого-то из них или кого-нибудь уничтожить. Бог запретил людям и ангелам рисовать карту ада, однако мы знаем, что очертаниями своими ад подобен фигуре Сатаны, равно как очертания рая подобны фигуре Ангела. Самые мерзкие и проклятые области ада находятся в западной стороне.

На странице 106 своего «Словаря аргентинского фольклора» Феликс Колуччо пишет:

«В северной части провинции Кордовы, особенно вблизи Килиноса, народ верит в существование свиньи в оковах, которая, мол, обычно появляется в ночные часы. Люди, живущие вблизи железнодорожной станции, утверждают, будто эта свинья скользит по рельсам, другие говорят, будто она иногда бегает по телеграфным проводам, оглушительно грохоча своими «цепями». Однако никто в глаза не видел это животное — как только вы попытаетесь на него взглянуть, оно странным образом исчезает.

Поверье о свинье в оковах («chancha con cadenas»), которая также известна под названием «жестяная свинья» («chancha de lata»), бытует также в провинции Буэнос-Айрес, в прибрежных трущобах и поселках.

В Аргентине существуют два варианта оборотня. Один из них, распространенный также в Уругвае и на юге Бразилии, — это «lobisón» [33] От испанского loo — волк. . Но поскольку в этих краях волки не водятся, то, согласно поверью, люди принимают облик свиньи или собаки. В некоторых селениях провинции Энтре-Риос девушки чураются парней, живущих вблизи скотопригонных дворов, — считают, что в субботние ночи эти парни превращаются в вышеупомянутых животных. В центральных провинциях идет слух о «tigre capiango». Этот зверь — не ягуар, а человек, который может по своему желанию принимать облик ягуара. Обычно он это делает с целью в духе сельской шутки попугать друзей, однако этим приемом пользуются также разбойники с большой дороги. Во время гражданских войн прошлого века верили, что у генерала Факундо Кироги есть целый полк «капианго».

Каждому из четырех «корней», или стихий, на которые греки разделяли материю Вселенной, были впоследствии приписаны свои особые духи. В шестнадцатом веке швейцарский алхимик и врач Парацельс дал им имена: гномы — духи земли, нимфы — воды, саламандры — огня и сильфы, или сильфиды, — воздуха. Все эти названия — греческого происхождения. Французский филолог Литтре возводил этимологию слова «сильфа» к кельтским языкам, однако весьма невероятно, чтобы Парацельс, давший это название, имел о них какое-либо понятие.

Ныне уже никто не верит в сильф, но слово это употребляется как довольно банальный комплимент стройной молодой женщине. Сильфы занимают промежуточное место между сверхъестественными и естественными существами; о них не забывали романтические поэты и балет.

Симург — бессмертная птица, гнездящаяся в ветвях Древа Познания; Бертон сравнивает ее с орлом, который, согласно «Младшей Эдде», всеведущ и вьет свое гнездо в ветвях Вселенского Древа Иггдрасиль. В «Талаба» (1801) Саути и в «Искушениях святого Антония» (1874) Флобера упоминается Симорг Анка; Флобер низводит его до положения слуги царицы Савской и описывает как птицу с оранжевыми перьями, напоминающими металлическую чешую, с небольшой серебристой головой и человеческим лицом, четырьмя крыльями, ястребиными лапами и очень длинным павлиньим хвостом. В первоисточниках Симург — куда более важная особа. Фирдоуси в «Книге о царях», где собраны и переложены в стихах древние иранские легенды, называет его приемным отцом Заля, отца героя его поэмы; в двенадцатом веке Фаридаддин Аттар делает его символом божества. Это изложено в «Мантик аль-Тайр» («Беседе птиц»). Содержание аллегории, состоящей примерно из 4500 двустиший, прелюбопытно. Обитающий в дальних краях царь птиц Симург роняет одно из своих великолепных перьев где-то в центре Китая; узнав об этом, другие птицы, которым надоели царящие среди них раздоры, решают его отыскать. Они знают, что имя царя означает «тридцать птиц»; знают, что его дворец находится на горе, или горной гряде, Каф, кольцом окружающей землю. Вначале некоторые птицы выказывают малодушие: соловей ссылается на свою любовь к розе; попугай — на свою красоту, ради которой ему надо жить в клетке; куропатка не может расстаться со своим гнездом среди холмов, цапля — с болотами, сова — с развалинами. Но в конце концов они пускаются в это опасное путешествие и преодолевают семь долин или морей; название предпоследнего из них «Головокружение», последнего — «Уничтожение». Многие из паломников дезертируют, кое-кто из оставшихся погибает. Тридцать же, благодаря страданиям достигших очищения, добираются до высокой горы Симурга. Наконец они его обрели, и тут они осознают, что они-то и есть Симург и что «Симург» — это каждая из них и все они вместе.