Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

Первое время после того, как я покинул родину и очутился за Великой китайской стеной, любое отступление от наших обычаев и нравов мнилось мне грубым попранием природы. Я с улыбкой глядел на синие губы и красный лоб тунгуса и едва сдерживал смех, видя дауров {4}, украшающих голову рогами. Остяки, мажущие лица толченым красноземом, и калмыцкие красавицы 5, разряженные в овчины, казались мне весьма потешными. Но вскоре я уразумел, что если кто и смешон, так это я сам, а не они: ведь я без всякого права осуждал других людей только потому, что они не придерживались обычаев, рожденных в свою очередь предубеждениями и пристрастностью.

Вот почему до тех пор, пока я могу судить об англичанах только по их внешности, у меня нет желания порицать их за отклонение от природы. Возможно, они лишь пытаются усовершенствовать слишком простой ее замысел, ибо всякая причудливость одежды проистекает из желаний приукрасить природу. А такого рода тщеславие настолько невинно, что я вполне извиняю и даже одобряю его. Ведь именно желание быть лучше других способствует нашему совершенствованию. И, поскольку это стремление оборачивается источником пропитания для тысяч людей, ополчаться на него может только невежда.

Ты сам знаешь, почтеннейший Фум Хоум, что и в Китае множество ремесленников обязано своим пропитанием безобидному тщеславию своих сограждан. Наши прокалыватели ноздрей, бинтовальщики ног, красильщики зубов и выщипыватели бровей {6} лишились бы куска хлеба, если бы ближние их избавились от тщеславия. Однако в Китае удовлетворение этих прихотей требует меньше рук, нежели в Англии. Здесь же у светского щеголя или щеголихи едва ли отыщется на теле живое место, не преображенное искусными ухищрениями.

Для создания щеголя требуются совместные усилия разных мастеров, но более всего цирюльника. Вы, конечно, слыхали об иудейском богатыре, вся сила которого была в волосах {7}. Англичане же, по-видимому, решили, что волосы являются вместилищем мудрости. Чтобы здесь прослыть мудрецом, достаточно позаимствовать волосы у своих ближних и водрузить потом эту копну на собственную голову. Здешние судьи и врачи носят их в таком количестве, что порой трудно сказать, где голова, а где одни волосы.

Те, кого я только что описал, желают важностью осанки походить на льва, те же, коих я намереваюсь изобразить ниже, напоминают скорее дерзких суетливых мартышек. Цирюльник, преображающий этих, стрижет им волосы весьма коротко, а потом, смешав муку со свиным жиром, мажет этой смесью голову своей жертвы, так что кажется, будто у несчастного на голове чепец или пластырь. В довершение этой удивительной картины вообразите себе хвост какого-нибудь животного, например борзой или свиньи, который подвешивается к затылку, оканчиваясь как раз там, где у других животных хвост обычно только начинается. Прицепив такой хвост и напудрив голову, щеголь воображает, будто стал красивее; он напяливает на свое грубое лицо улыбку, и придает себе вид, приторный до отвращения. В этом обличий щеголь мнит себя неотразимым, уповая более на пудру, густо покрывающую его голову, нежели на мысли, в ней заключенные.

Впрочем, вспоминая, какова та, кому он строит куры, я перестаю дивиться, что он так вырядился. Она ведь тоже обожает пудру, хвосты и свиной жир. По правде говоря, почтеннейший Фум, я нахожу здешних дам чудовищно уродливыми, и вид их вызывает у меня одно лишь отвращение. Как непохожи они на прелестных китаянок! Европейские представления о красоте сильно разнятся от наших. Стоит мне вспомнить о крошечных ножках восточной красавицы, как я уже не в силах смотреть на женщину, у которой ступни достигают десяти дюймов. Вовек не забыть мне красавиц моего родного города Наньфу {8}. Как широки их лица, как малы носики, как узки глазки, как тонки губки, как черны зубы! Снег на вершинах Бао {9} бессилен соперничать с белизной их щек, а брови поспорят с линией, проведенной кистью Куамси {10}. Но обладай подобными прелестями здешняя дама, ее сочли бы безобразной. Между красавицами Голландии и Китая есть известное сходство, но англичанки решительно ни на кого не похожи. Розовые щеки, зубы отвратительной белизны и большие глаза не только здесь не редки, но служат предметом вожделений. В довершение всего у английских дам почти мужские ноги, и некоторые из них даже способны прогуливаться пешком.

Но как сурово ни обошлась с ними природа, они, очевидно, решили усугубить ее немилость, и в торжественных случаях употребляют для волос белую пудру, голубую пудру и черную пудру, а для лица - красную.

Им нравится раскрашивать лица, подобно корякам, и густо покрывать их черными мушками, которые они слюной приклеивают всюду, где только вздумается, кроме кончика носа; на этом месте мне еще не доводилось видеть такой мушки. Когда я закончу портрет английской щеголихи, вы лучше поймете, как располагаются эти мушки {11}. Портрет этот я постараюсь отправить вам в ближайшее время; он пополнит вашу замечательную коллекцию картин, старинных монет и всяческих уродцев.

Но белее всего меня поразило обстоятельство, о котором поведал мне житель этой страны, на чье слово можно положиться. "У большинства наших дам, - сказал он, - есть два лица: одно для сна, другое для общества. Первое годится для мужа и домашних, второе - чтобы пленять чужих. Домашнее лицо нередко бывает невзрачным, зато второе всегда привлекательно; его делают по утрам за туалетом, прибегая к советам зеркала и льстивой служанки, дабы решить, каким ему быть сегодня". - Не знаю, насколько эти слова близки к истине, но одно несомненно: перед выходом из дома англичанки не одеваются, но раздеваются, и я собственными глазами видел как дама, дрожавшая в гостиной от легкого сквозняка, отправилась на прогулку чуть ли не нагишом.

Прощай!

Письмо IV

[Гордость англичан. Свобода. Пример того и другого. Газеты.

Цивилизованность.]

Татарскому посланнику в Москве Фип Си-хи

для последующей пересылки с русским караваном в Китай,

первому президенту Академии церемоний в Пекине - Фум Хоуму.

Англичане молчаливы, как японцы, но самомнением превосходят жителей Сиама. Их сдержанность я поначалу объяснял скромностью, теперь же вижу, что она порождена гордостью. Снизойдите обратиться к ним первыми - и вам легко удастся завязать с ними знакомство, прибегните к лести - и вы обретете их дружбу и уважение. Они мужественно сносят голод, холод, усталость и любые житейские невзгоды; опасность лишь закаляет их дух, а в беде они не теряют бодрости. Одно лишь для них непереносимо - презренье. Его англичанин боится больше, чем смерти. Чтобы избежать презренья, он готов расстаться с жизнью, и умирает, когда ему кажется, что он утратил уважение света.