Оливер Голдсмит - Гражданин мира, или письма китайского философа, проживающего в Лондоне, своим друзьям на востоке

- Сестрица, - воскликнула младшая принцесса, - я видно поймала огромную рыбу! Никогда не бывало, чтобы рыба на крючке так билась. Иди сюда и помоги мне вытащить ее.

И вот они вдвоем подтянули искателя жемчуга к берегу. Каково же было их удивление, когда они его увидали!

- Господи! - воскликнула недотрога. - Что мы поймали? Какая странная рыба. В жизни не видала ничего подобного. Какие глаза! Какие страшные лапы! Какая безобразная морда! Помнится, я уже где-то читала об этом чудище. Не иначе это Тенленг, пожиратель женщин. Давай бросим его обратно в море!

Искатель жемчуга с крючком во рту стоял, между тем, на берегу у другого конца удилища, всем своим видом стараясь разжалобить сестер, а потому глядел на них с нежностью, обычной в таких обстоятельствах. Кокетка, несколько успокоенная его видимой безобидностью, осмелилась возразить старшей сестре.

- Право же, сестрица, - сказала она, - я вовсе не нахожу эту рыбу такой страшной. Немного разнообразия нам не помешает. От этих вечных акул, осетров, омаров и раков меня уже тошнит. Хорошо поджаренный ломтик этой рыбы, приправленный соусом из креветок, будет весьма недурным блюдом. Небольшой ее кусочек с пикулями, я думаю, мама с удовольствием съест. А если она почувствует колики, то не станет больше есть и только.

- Какой ужас! - вскричала недотрога. - Неужто ты хочешь отравиться? Говорю тебе, это Тенленг! Я читала о нем в двадцати книгах, и в каждой его называют самым страшным животным из всех обитающих в океане. Я уверена, что это самое коварное и хищное в мире существо, а мясо его ядовито.

Гут младшей сестре осталось только согласиться; совместными усилиями они извлекли крючок изо рта искателя жемчуга, и, оказавшись на свободе, он тотчас погрузился в набежавшую волну и скрылся из виду.

Как раз в эту минуту на берег спустилась их мать, пожелавшая узнать, отчего задержались дочери. Они поведали ей обо всем случившемся и описали чудовище, которое им удалось поймать. Пожилая дама была одной из самых проницательных женщин на свете: ее прозвали синеглазой царицей, ибо в юности она постоянно расхаживала с синяками под глазами, так как, будучи в подпитии, проявляла склонность к кулачному бою.

- Увы, дети мои, - вскричала она, - что вы наделали! Рыба, которую вы поймали, зовется мужчиной. Это одно из самых кротких домашних животных в мире. Как славно оно резвилось бы в саду и веселило бы нас куда больше белок и обезьян.

- Ну, в таком случае, - сказала юная кокетка, - попробуем снова его поймать. Ставлю три зубочистки против фунта нюхательного табаку, что поймаю его, когда захочу.

И вот они снова забросили удочку, но, несмотря на все старания и ухищрения, так больше и не поймали искателя жемчуга. Одинокие и разочарованные, они много лет безуспешно удили рыбу, пока наконец божество этого острова не сжалилось над их несчастьем и не превратило недотрогу в креветку, а кокетку в устрицу.

Прощай!

Письмо LXXXIX

[Нелепость увлечения ученых мужей предметами древними или

бесполезными.]

Лянь Чи Альтанчжи - Фум Хоуму,

первому президенту китайской Академии церемоний в Пекине.

Как меня забавляют, дорогой Фум Хоум, труды некоторых здешних ученых. Один сочиняет фолиант об анатомическом строении гусеницы, другой пишет толстенный том о рисунке на крыле бабочки, третий разглядит крохотный мир на листочке персикового дерева и напечатает книгу, где рассказывает о том, что читатель собственными глазами мог бы разглядеть в две минуты, будь у него микроскоп.

Я постоянно сравниваю разум таких людей с их очками. Поле зрения их так мало, что позволяет охватить целиком лишь мельчайшие предметы. Они рассматривают природу по частям: сначала хоботок, потом щупики, потом щетинку блохи. Вот полип собирается позавтракать червяком, а ну-ка придержим его, да посмотрим, сколько времени он может прожить без пищи, а теперь вывернем его наизнанку, вот он заболел и гибнет. Так они корпят над пустяками, занимаясь только опытами и не делая никаких обобщений, а ведь только обобщения расширяют знания. В конце концов их мысли, постоянно занятые ничтожными предметами, укорачиваются до столь же крохотных размеров, и самого мельчайшего вопроса бывает довольно, чтобы поглотить все силы их разума.

Тем не менее, друг мой, как ни смешны эти люди в глазах света, каждый пользуется почетом и уважением у себе подобных. У них есть залы для заседаний, где один выставляет на всеобщее обозрение какую-нибудь раковину и удостаивается похвал присутствующих, другой приносит особый состав и показывает ряд опытов, которые заканчиваются ничем, и удаляется под гром рукоплесканий. Третий сообщает об очень важном открытии доселе неизвестного процесса в скелете крота, и счастливца признают точным и проницательным, а четвертый, истинный баловень судьбы, маринует в банках со спиртом всяких уродцев и обретает славу великого ученого.

Труды этих людей предназначаются не для того, чтобы развлечь публику, но друг другу в поучение. Мир не становится ни мудрее, ни лучше, узнав, чем питается такое-то насекомое и что оно служит пищей другому, которое в свой черед пожирается третьим. И все-таки есть люди, которые посвятили себя изучению подобного вздора и говорят о нем с восхищением. Они находят в этом занятии такое же удовольствие, какое испытывают те, кто целый день просиживает над решением загадок или распутыванием детских головоломок.

Однако из всех ученых наиболее нелепы те, кто, изучая седую древность, становятся рабами своей страсти. Скудость письменных свидетельств они обычно восполняют собственными домыслами, а затем начинают свято верить в истинность предположений, в которых первоначально даже сами видели лишь игру фантазии.

Европейцы немало наслышаны о китайской империи, однако о ее цивилизации, ремеслах, торговле, законах и нравах им почти ничего не известно, И сейчас на складах их купцов, ведущих торговлю с Индией, хранится множество утвари, растений, минералов и механизмов, пользоваться которыми они не умеют и не в силах даже приблизительно догадаться о их назначении. И вот, хотя народ этого ничего толком не знает даже о нынешнем Китае, философы, о которых я говорил, завели долгий, утомительный и высокоученый спор о том, каким был Китай две тысячи лет тому назад. Даже сейчас благополучие Европы и благоденствие Китая никак друг от друга не зависят, но две тысячи лет назад между ними и вовсе не было связи. Однако ученые исследуют этот вопрос, блуждая по лабиринтам древности. И хотя от той поры не осталось ни росы, ни запаха ветра и ни единой приметы, направляющей сомнительные поиски, они, руководствуясь смутными догадками, идут по несуществующему следу и усердно продолжают гоняться за призраком. При этом каждый предпочитает держаться своего пути. Один, например {1}, уверяет, будто Китай населили выходцы из Египта. Сезострис, заявляет он, достиг со своими войсками Ганга, И коль скоро он зашел так далеко, то мог добраться и до самого Китая, до которого оставалась какая-нибудь тысяча миль. А если мог добраться, то, следовательно, добрался, и Китай, следовательно, не был населен до его появления. Следовательно, он его и населил. Кроме того, у египтян есть пирамиды, а у китайцев фарфоровая башня. Египтяне обыкновенно по празднествам теплили свечи, китайцы в дни торжеств зажигают фонарики. У египтян есть своя великая река, а у китайцев - своя. Но самым неопровержимым доказательством является то, что древние правители Китая и Египта носили одинаковые имена. Император Ки {2} это несомненно фараон Ахтой {3} - ведь стоит вместо _К_ поставить _А_, а вместо _и_ поставить _хтой_, и мы получим имя _Ахтой_. С такой же легкостью можно доказать, что Мен {4} и император Юй {5} - одно и то же лицо. Стало быть, китайцы - это выходцы из Египта.