Вольфганг Шрайер - Похищение свободы

— Ах, это, знаешь ли, печальная история, — отмахнулся Карлуш. — Как только началась война, все белые водители разбежались и мне пришлось переоборудовать автомашины для чернокожих.

— Почему переоборудовать?

— Все началось со стеклоочистителей. Их пришлось ставить внутрь, поскольку чернокожие, сидя за рулем, постоянно делают вот так: «Бррр… бррр…» — Карлуш, словно ребенок, изображающий автомобиль, пофыркал, а затем вытер рот салфеткой.

Михаэль рассмеялся, а Граса покачала головой: разве можно шутить над потерей таких ценностей? Марью и Жоржи сидели молча. Шутка их покоробила: они считали, что над угнетенными смеяться нельзя, и выпад со стороны Карлуша не одобрили. На счастье, в этот момент раздался стук в дверь. Луиш как будто издалека услышал собственный голос, спрашивающий, кто ремонтировал дверной звонок. Он почувствовал, что у него сохнут губы, — первый признак дурного настроения.

Граса открыла дверь — на пороге стоял Марселино, один из друзей Союза молодежи. Он негромко попросил кого-нибудь из ребят спуститься вниз. Граса, никогда не впускавшая парня в дом, прикрыла дверь и сказала!

— Марью, ты нужен в вашей лавочке.

— В лавочке? — удивился Карлуш.

— Это она так выражается, — пояснил Марью, не вдаваясь в подробности.

Он встал из-за стола и, не говоря ни слова, вышел. Теперь у Луиша не оставалось сомнений, что Карлуш знает обо всем. Впрочем, он, вероятно, от Изабел узнал, что именно бюро явилось причиной ее ухода, в противном случав непременно расспросил бы об этом. Кроме того, он ведь проходил мимо яркой, бросающейся в глаза вывески, которую намалевал Жоржи: «Коммунистический союз молодежи, район Аррейру».

Михаэль первым нарушил паузу — наконец-то его присутствие оказалось полезным.

— Господин Пашеку, вы покинули Луанду, когда МПЛА находилась в трудном положении или когда она уже взяла власть в свои руки?

— Хотя сейчас МПЛА находится у власти, ее положение не менее трудное.

— Так что же лучше?

Карлуш наморщил лоб:

— В чем, собственно, разница?

— Ну как же! МПЛА на политической арене занимает место далеко слева.

— Там, мой мальчик, важно не слева или справа, а черный ты или белый.

Луиш прощупал пальцами несколько дынь, лежавших на столе. Он делал вид, что выбирает ту, что получше, а на самом деле старался скрыть замешательство. Шурин оставался для него загадкой, но то, что он только что сказал, не обнадеживало. Впрочем, Михаэля такой ответ вполне удовлетворил. Удивительно, как он вообще о чем-то спросил…

Ну а дыни все, как одна, оказались перезрелыми, о чем свидетельствовал кислый запах, ударивший Луишу в нос. На кухне, под потолком, их висело немало — так расплатился с ним за бурение один из последних клиентов. Да, ему приходилось брать и фрукты вместо денег, когда у клиентов не хватало наличных, а те, очевидно, не гнушались прибегать к откровенному обману.

— Граса, будь добра, принеси нам других дынь.

— Что для тебя представляет ценность, отец, так это вино и дыни… — ухмыльнулся Марью.

У Жоржи в руках вдруг оказалось оружие — не его игрушечный кольт, а короткоствольный автомат. Никто не понял, откуда он взялся.

— Осторожно, мальчик, — буркнул Карлуш.

— Он заряжен?

— А как же! Если упадет на пол, сразу начнет стрелять и при этом поворачиваться. Португальская работа! Уже не одному это стоило ног.

— А зачем же ты таскаешь его с собой? — спросил Луиш.

— Привычка, но однажды он спас мне жизнь.

— Здесь он тебе не понадобится.

— Подождем — увидим. У меня такое ощущение, что постепенно мы кое-чему учимся, — проговорил Карлуш, убирая оружие в дорожную сумку. — Ангола раскрыла нам глаза на многое.

— Ангола? — переспросил Жоржи.

Карлуш повернулся к нему лицом:

— Знаешь ли, мы очень мягкий народ. Говорить-то мы научились, а вот действуем значительно хуже. Тебе никогда не приходило в голову, что в нашей тысячелетней истории не было ни одной гражданской войны? У нас всегда умели улаживать конфликты.

— Так это же хорошо! — сказал Михаэль. — Это делает вашу страну особенно привлекательной.

— Для туристов — может быть. Страна, в которой никогда не лилась кровь, в которой всегда спокойно. Тот, кто хочет захватить власть, посылает в столицу пятьдесят танков, занимает радиостанцию и выступает с воззванием к народу. Командиры противоборствующих сторон не отдают приказа стрелять, они ведут длительные телефонные переговоры, а когда приходят к согласию, солдаты со слезами радости бросаются друг другу в объятия. Трогательно, как в мелодраме… — Он отодвинул от себя тарелку. — Из-за слабости национального характера и потерпел поражение Спинола…

— Но ты ведь не за него! — воскликнул Жоржи.

— За Спинолу? Он нас не защитил. С хаоса в метрополии все и началось. — Карлуш откусил кусочек дыни, и по его подбородку потек сок. — Наша главная ошибка — недостаток смелости. Основать империю и при этом остаться бедным, невежественным и ничтожным народом — это, пожалуй, присуще только нам.

Наступила пауза. Слова вызвали удивление. Было непонятно, чего это он так распалился, ведь никто ему не возражал.

— Взять хотя бы тебя, шурин, — продолжал он. — Ведь ты думаешь иначе, чем я, это у тебя на лице написано, и тем не менее не возражаешь, чтобы казаться любезным. Вот в чем заключается наше убожество!

— Ты ошибаешься, Карлуш. Вполне вероятно, что мы невежественны и бедны, но уж никак не ничтожны.

— С каких же это пор?

— С 25 апреля 1974 года.

— Ах, так твое сердце открыто для революции? Для тех, кто разбазаривает все, что создавалось четыреста лет?

Луиш отпил глоток вина и не ощутил его пикантного вкуса. Он вспомнил, как сегодня по дороге домой думал о звонке Шуберта как о неприятности, а о звонке Карлуша — как о приятном сюрпризе и радовался, что хорошее известие вытеснило плохое. А на деле все получилось по-иному: Шуберт сдержал свое слово, в то время как Карлуш… Но этого же не может быть!

— Ты что же, стал колонизатором? — выдохнул он. — Против старого режима ты боролся, не щадя жизни…

— Тогда это имело какой-то смысл. Когда прячешься в укромном месте, сжимая кулаки, рискуешь немногим.

— Прекратите! — взмолилась Граса.

— Этим-то революция вас и притягивает! — Голос Карлуша стал язвительным. — Дитя запретной любви между народом и военными — так ты назвал ее в одном из своих писем. Ну так вот, дитя получилось уродливым.

Жоржи положил перед ним кольт:

— Если ты пришел нас оскорблять, то мне от тебя ничего не надо.

— Карлуш, что с тобой произошло? — Глаза Луиша загорелись недобрым огнем. — Ты же стал капиталистом! Пашеку помогли тебе, потому что мечтали избавиться от тебя. А ты купил дюжину такси, еще одну. Это, очевидно, доставляло тебе удовольствие, как все, чем ты занимался. Для тебя это была новая игра, сопровождавшаяся щекотанием нервов, как ранее автогонки и участие в Сопротивлении. Как всегда, ты вкладывал в предпринимательство всю душу, не так ли?