Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

- Ну-ну. Твои слова да богу в уши.

Утром Федя встал чуть свет, выпил чаю, подвязался ремнем поверх шабура, сунул под ремень топор, за пазуху три ячменных сухаря и - рванулся к дому. Тропа была проложена по красивым сосновым борам, она спускалась в лощины, пряталась в высокой траве и снова и снова выстреливала наверх, на беломошник, под высокие сосновые кроны. По сваленным деревьям пересекала три ручья. Все знакомое, родное, свое. Первый раз по этой тропе Федя прошел с отцом на охоту, когда исполнилось ему девять лет. И с тех пор бесчисленно проходил здесь и летом, и зимой, и осенью, и с отцом, и один, и вместе с Бусько, впрягшись в длинные, тяжело груженные нарты. Федины годы невелики, а пота на этой тропе пролито уже немало. И каждый пень знаком, затес, муравейник, а под ногами каждая выбоина, толстый корень поперек тропы… Сегодня, налегке, ноги сами летели, сами несли и несли домой. Только в одном месте чуть замешкался: поперек тропы свалило ветром старую сосну, Федя не стал оставлять ее на потом, разрубил и оттащил вершинку в сторону, чтобы не запинаться. Чистой должна быть тропа. По ней еще дед ходил да, поди, и прадед тоже. Родовая тропа, своя.

Перейдя через последний перед деревней ручей, Федя одним махом поднялся на бугор. Отсюда деревня была хорошо видна и слышна: мычали коровы, лаяли собаки. Лес расступился, ветер донес такие знакомые, приятно щекочущие запахи дыма и хлева - жизни. Показались за деревьями задние стены пристроек. Не успел от леса и десятка саженей пройти - навстречу, прижав уши, большими прыжками летит Бусько: учуял-таки… Бусько прыгнул, ткнулся холодным шершавым носом в Федину ладонь, инерция пронесла пса еще на несколько прыжков, за спиною Феди он повернулся, едва не кувыркнувшись через голову, и снова понесся, теперь уже впереди, весело и громко лая, возвращался, кружил возле Феди, стараясь лизнуть молодого хозяина в руку. Феде было так радостно его возвращение, хотелось нагнуться и приласкать Бусько, но он только раз погладил собаку:

- Но, но, Бусько, не шали. Свиделись, ну, свиделись…

В открытых дверях сеновала появился отец, в руках у него колодка грабель. Никогда-то у отца руки не бывают пустыми. Поднял ладонь, защищая глаза от солнца, узнал сына, улыбнулся скупо - чуть вздрогнули губы, снова исчез. Бусько маханул через изгородь, чуть коснувшись ногами верхней жердины, промчался по меже, по помосту и скрылся на сеновале: доложиться отцу, главному хозяину. Взлаял там, снова вылетел навстречу. Федя сразу поднялся на сеновал. Отец сидел на низенькой скамейке и прилаживал колодку грабель, незлобиво отмахиваясь от Бусько.

- Но, прибыл наконец.- Батя посмотрел на сына, молотком загнал деревянный зубец в отверстие колодки.

- Прибыл,- кивнул коротко Федя, вытащил из-под ремня топор, через голову разбалахонился и повесил шабур на ближний колышек, торчащий из стены.

- А чего это ты из лесу идешь?- спросил отец, никак не показывая своего удивления.- Отчего не с реки?

Федя, хотя и ждал этого вопроса, не сразу ответил отцу. Присел на край кадки, собираясь еще раз с мыслями и с духом.

- Я, батя, сегодня уже из Ошъеля, с нашей заимки.

- С Ошъеля-а?- протянул отец, уже не скрывая своего изумления.- Как тебя туда занесло?!

- А с устья по речке поднялся…

- Не возьму в толк… Да расскажи, на кой это ляд? Oт устья Черью до дома насколько ближе - кой же черт потянул тебя до Ошъеля? Я ж наказывал - не задерживаться!

- Ты, батя, только не серчай и не спеши гневаться. Так получилось, батя. Нечаянно. Не один я приехал. Со мной еще человек. Его-то я и привел в нашу избушку.

Отец остругал новый зубец и, услышав такое, отложил работу:

- Кто таков? Почему не домой, а туда?

- Русский он. Из тех, кто на Ухте землю сверлят, нефть ищут.

И Федя не спеша, стараясь ничего не упустить, рассказал всё, что с ним приключилось: и как солдат ткнул ему шестом в бок и приказал вместо себя таскать воду губернатору, и как он отказался, и как русский Илья заступился за него, и что из всего этого вышло. Сделалась заминка когда пришло время говорить, как стреляли им вдогон. Но Федя еще загодя решил, что расскажет отцу всё без утайки, - он преодолел себя и рассказал, как палили солдаты вслед лодке. Пусть знает.

Отец слушал, внешне вполне спокойный, но вдруг ка-ак хватит колодкой грабель об пол:

- А если б убили? Бесстыдная твоя рожа… Кто тебе велел в чужие дела вмешиваться? Черти тебя в бок толкали, а не солдат! Деревянная голова…

Отца понесло. Федя понимал, что резкие его слова - это от заботы о нем же, о Феде, старшем сыне, главном помощнике в семье, отец частенько именно так и проявлял свое беспокойство - словесным резким гневом. Федя все это понимал, но все-таки не утерпел возразить:

- Чего ж мне было: черпануть в солдатское ведро водички? Я ему слугой нанимался?

- Сказано тебе - не надо было лезть промеж ними!

- Да не лез я. Не лез, батя. Солдат на меня винтовку направил, а Илья начал его уговаривать, винтовку отвел. Но и пошло-поехало… Я вовсе в стороне стоял, смотрел только, никого не трогал.

- Не трогал он,- пробурчал отец, остывая.- Под носом уже трава растет, а в голове все еще не посеяно… Уйди с глаз, смотреть не могу.

Федя медленно прошел мимо отца, нарочно показывая, будто бояться ему вовсе нечего, но и ожидая пинка в заднее место. Но отец выдержал характер. Обошлось. Мать выглянула из-за печи, и лицо ее, только что озабоченное, засветилось радостью.

- Федюшко прибыл… А я уж все глаза проглядела… Далеко уехал, да к чужим людям, все-то сердце изболелось. Каких только снов не видела, думаю, может, несчастье какое свалилось. Но, слава богу, живой-здоровый вернулся. И отец ждет-пождет, выйди, покажись, он на сеновале грабли налаживает.

- А мы уже свиделись,- сказал Федя,

- Садись тогда, ты ведь, поди, голодный.

Мать торопливо спустилась в подпол, вынесла оттуда крынку молока. Открыла заслонку печи и ухватом вытащила черный чугун.

- Сейчас, сейчас, сынок, горяченьким тебя накормлю. Из сушеного мяса, да, поди, сварилось уже…

Федя, сидя на лавке у задней стены, разулся и с удовольствием пошевелил голыми пальцами. Босиком потопал на крыльцо умываться. На просмоленной дратве висел такой знакомый медный умывальник с курносым носиком. С крыльца увидел младших Тулановых - Агнию и Гордея, ребятки окучивали картошку, старательно тюкая землю тяпками. Агнии всего ничего, но до чего работящая сестренка растет, любую посильную работу делает, и всегда с душой, никогда из-под палки. Достанется же кому-то этакая невеста…

- Федя вернулся!- увидела Агния, первая бросила тяпку и засверкала босыми пятками между картофельных грядок. Подол простенького платьица из синего холста хлестал ее по тоненьким голым икрам. Гордей тоже оставил работу и заковылял к брату. Агния уже взбежала на крыльцо, обняла Федора со спины, прижалась лицом, балуясь, лбом пободала его широкую спину. Федя повернулся, схватил сестру под мышки, покачал, как куклу, на вытянутых руках. Отпустил Агнию, потрепал волосы Гордея, уже стоявшего рядом. Тот преданными глазами смотрел на брата. Заглянула мать.