Борис Шахов - Черная шаль с красными цветами

Сколько же сотен верст лесных прошел он в ту зиму, выслеживая зверя, проверяя капканы и петли? Если бы вытянуть его лыжню в линию, ой, хватило бы до Кронштадта, не меньше того.

На масленицу пали сильные оттепели. Один день был такой - и небо и воздух клубились водяной пылью, но следом снова похолодало и установился крепкий-крепкий наст. Как только повеяло оттепелью, Федор вышел из лесу домой. Но похолодание не заставило себя ждать, приморозило, и на второй же день он снова ушел в лес. И обеих собак взял с собой. Неделя выдалась удачной, добыл он за это время двух лосей и одного оленя. Собаки по насту легко гнали зверя, а Федор, выждав, уже шел на их голос. Вскоре снова выпал мягкий снег, прикрыл собою наст, и снова пришлось отправить собак домой.

Как-то мать не выдержала, принесла ему в охотничью избушку домашней еды. Сидела за столом, с любовью и жалостью смотрела, как ест сын, как обтянулось его лицо сухой воспаленной кожей, какая глубокая усталая тень пролегла под глазами.

- Сам-то, сынок, когда хочешь из лесу выйти?- спросила мать.- Пора ведь. Если не раздумал на Ульяне жениться - надо и собираться. Убиваешься за-ради подарка, эвон, лица на тебе нету, и так ведь не с пустыми руками придешь…

- Не, мама, не раздумал. Как это можно раздумать на Ульяне жениться? Что ты!

- Вот и отдохни перед тем, как в Кыръядин ехать. Одни кости да кожа остались, приедешь, Ульяна тебя и не признает…

Федор улыбнулся, подошел к зеркалу на стене, провел по щекам, подбородку ладонью - н-да, глаза куда-то внутрь провалились… Вроде и постарел даже. И правда, заявишься этаким лесовиком к Ульяне - или не признает, или напугается. Да и родители, помнится, корили его, мол, гораздо он старше их дочери…

- Ладно, мама, уговорила. Вынесу лося и приду.

Вернувшись из леса, Федор отдыхал дома целую неделю. В баню ходил через день, брился, отъедался. Вспоминал, как гнался за рысью. Мать старалась кормить его повкуснее. И стал он заметно глаже, ничего, снова вошел в тело. Не столь уже выпирали кости.

В Кыръядин поехали на двух лошадях. Вторые санки взяли у соседа. Перед отъездом собрались на семейный совет и все вместе определили подарок.

Федор первой положил шкуру рыси, уже выделанную,- загляденье. Отец поболтал перед собою двумя шкурками лисицы - и положил свой вклад. Мать тоже слово сказала:

- Куницу добавьте, мужики. Хотя бы парочку. Если упираются родители… так ведь хорошая девушка во сто крат дороже любых шкурок. И Ульяне еще самой останется… вона сколько, слава богу, добыли, давно столько не было.

Все сложили и завернули в большой красивый платок. Решили взять с собой оленью тушу и задок лося. На свадьбу. Если сладится. Поехали. В Кыръядин прибыли уже после полуночи. Всех, конечно, всполошили. Затем до рассвета проговорили. Обо всем на свете - соскучились родные, давно не виделись. За разговором выяснилось и главное, Анна доложила: у Ивана Васильевича теперь все дома, а Ульяна сильно горюет и ждет Федора. Даже похудела. Мать все ругает её, и брат Пантелеймон злится. А отец вроде бы начинает Ульяну жалеть, потому - видит: не каприз у нее, а чувство.

Договорились, что завтра в обед и пойдут свататься. Втроем пойдут: мать, отец и сам Федор. Только после этого улеглись.

На следующий день запрягли одну из лошадей, в сани положили оленью тушу, прикрыли сеном. Анна, конечно, успела сбегать к подруге и шепнуть о приезде Федора с отцом и матерью. Ульяна от радости даже заплакала. Принарядились, как на большой праздник; если пригласят раздеться, чтоб не стыдно было. Федор вообще-то на службе подраздался в плечах, но после долгой беготни по лесу все же сильно похудел и выходная одежда молодости пришлась ему как раз впору: кумачовая рубаха, брюки и пиджак тонкого серого сукна. Из-под пиджака слегка высовывался вышитый подол рубахи и красивые, переливчатые кисти пояска. Был он в пимах с длинными голенищами и в шапке оленьего меха с длинными же ушами. Только сверху надел свой черный матросский бушлат. Чтобы кое-кто не забывал, что в недалеком прошлом он был матросом. Федор привязал лошадь к крыльцу. Вместе с отцом занесли они оленью тушу в сени, за ними степенно шла мать со свертком подарков.

Иван Васильевич с сыном Пантелеймоном сидели под полатями на табуретках и с двух концов шустро вязали сеть. Неподалеку устроилась Ульяна с прялкой.

Но когда вошли гости, она растерялась, унесла прялку, а сама юркнула к матери, которая, как обычно, возилась у печи. Федор заметил, как Ульяна, прижав обе руки к груди, умоляюще смотрела на мать. Потом, пока гости крестились, выбежала из избы.

- Доброго счастья, долгой хорошей жизни вам, живущим в этом теплом дому. Доброго вам всем здоровья,- поздоровался отец.

Он поклонился мужикам, плетущим сеть, затем повернулся и медленно поклонился хозяйке. Федор и мать поворачивались вслед за ним и кланялись своим чередом.

- Отдохните, погрейтесь.- Иван Васильевич поднялся с табурета и отложил работу.- Гости к нам пожаловали издалека…

Хозяин за руку поздоровался со всеми тремя и сел на лавку, поближе к столу.

- Садитесь, гости дорогие, отдохните…- отозвалась и Дарья от печки, но к гостям не подошла, а с пустым ведром вышла из избы. Пантелеймон тоже поднял голову, осмотрел вошедших, даже и головой кивнул, но продолжал ловко вязать свой конец сети.

- Да вроде и не замерзли сегодня, и ноги наши не перетрудились… Но присесть придется,- неулыбчиво и с достоинством произнес отец и первый сел на лавку у порога, с другого конца стола. Федор с матерью устроились рядом.

- Мы к вам, Иван Васильевич, по большому делу пришли,- взяла мать нить разговора в свои руки.- По большому, по серьезному делу. И как же это, Иван Васильевич? И дочь твоя, красивая да милая, и Дарья… Нас, что ли, испугались да сбежали? Без них ведь наш разговор - не разговор.

- А ну-ка, Панте, сходи. Куда их вдруг… бес потянул,- сердито повелел сыну Иван Васильевич.

- Сами придут. Не навек вышли,- не оторвался от работы Пантелеймон, и по голосу его можно было понять: злится.

- Сходи,- веско повторил Иван Васильевич. Пантелеймон тут же бросил вязание и заспешил к двери. Но навстречу ему уже шла Ульяна. Федор с радостью увидел на ее плечах черную шаль в пышных красных цветах, его подарок.

- Вот они сами,- буркнул Панте, снова садясь за работу.

За Ульяной вошла и мать, недобрыми глазами смерила дочь, незваных гостей.

- Там у нас в сенях… оленья туша… Ваша, что ли?- спросила Дарья.

- Мы принесли,- поднялся Федор,- вам, Дарья Трофимовна.

Затем взял у матери сверток с подарками и положил на стол.

- Вот, Дарья Трофимовна, я же говорил… что приеду свататься еще до Великого поста. Вот и приехали. И батя, и матушка - как и обещал. Снова бью вам челом и прошу выдать за меня Ульяну. А тот олень и эти вот шкурки - вам в подарок. От всего сердца. Не обессудьте, не откажите принять.