Валентина Немова - Изъято при обыске

Безусловно, работать можно немного легче. Программную литературу хотя бы не перечитывать, обходиться студенческими конспектами. Позволительно. Да только она не способна так опуститься. Не освежить в памяти изучаемый текст, забыть детали, "плавать" на уроках на виду у своих учеников, сбиваться с мысли, ошибаться, как нерадивые двоечники. Нет! Нет! И нет! Чем спустя рукава работать, лучше вообще покинуть школу.

Так зародилась у Юлии идея уйти из школы. Она даже отправила запрос в какой-то технический вуз, планируя летом поступать в него. Ей ответили очень корректно, но убедительно, что окончивших один институт так сразу в другой не принимают. Отработай сперва где положено и сколько положено. Три года.

Три долгих года нужно было терпеть такую невыносимую тяжкую жизнь, тащить на себе неподъемное бремя разных, в том числе и бессмысленных обязанностей. Как это все выдержать: не ожесточиться, не очерстветь, не превратиться в безразличного ко всему на свете щедринского Конягу — уму непостижимо.

Чтобы хоть чуточку разгрузить себя, задумала она отказаться от одного из трех своих восьмых класса. Оставить себе 16 часов недельной нагрузки вместо 24-х, заработок — 500 рублей, вместо 750. Вот сегодня, перед уходом в школу, готовилась она объявить матери о своем решении. В ванной комнате под краном мыла Юлия туфли, в которых бегала на работу, а мать в это время, помогая дочери собираться, чистила ее платье обломком одежной щетки и вздыхала:

— Ой, когда же маяте этой будет конец?

— Вот уйду и отдыхай себе.

— Что?

— Уйду и отдыхай.

— Да я не о себе, тебе бы дать передышку.

— Вот забавно! Мама молит об отдушине, но не для себя, а для дочери, хотя сама устает больше всех в семье! — засмеявшись, Юлия повернулась к матери лицом, не замечая, что в туфлю из крана струится вода.

— Посмотри-ка, колесо! Колесо ты, колесо! Полон туфель-то! — указывая дочери на ее промах, запричитала мать.

— Караул! Я опаздываю! — шутливо — ласково, стараясь подготовить мать к восприятию невеселого сообщения, которое ей предстояло услышать через одну-две минуты, воскликнула Юлия. — Мама, вытирай, а я к зеркалу!

Взяв из рук матери платье, в одной туфле на высоком каблуке, захромала дочь в комнату.

— Господи, скоро ли я вас одевать перестану… — роптала мать, в то же время безотказно выполняя данное ей поручение.

Когда Юлия была уже в плаще, туго перетянутая поясом, застегнутая на все пуговицы, мать, прислонив к ее ноге другую туфлю, сказала повелительно, пытаясь взять бразды правления в свои руки:

— Готов. Поесть не забудь.

— Что ты, мама! — с беззаботной небрежностью отмахнулась дочь. — Уже не успею.

— Ну, хоть в школу возьми колбаски с хлебом, — отказавшись от строгости, испуганно, как маленькую, принялась мать упрашивать дочку.

А той было невдомек, чего это мать так заволновалась. Подумаешь, не позавтракать! Первый раз, что ли!

— Считаешь, там успею поесть? Все уроки и перемены заняты! — не без хвастливых ноток в голосе протараторила Юлия, заскочив в кухню и откромсав кусок колбасы. — На дорожку!

— На какую дорожку? Кто же ест, когда бежит? — вконец расстроилась мать, не зная, как втолковать дочери, что здоровьем надо с молодости дорожить, пока оно есть. А растеряешь по глупости, никакими лекарствами потом не восстановишь.

— Учителя, мама, учителя! подкрепляются на ходу! ты забыла, что я с некоторых пор учительница! — выпалила Юлия уже с порога. И, набравшись смелости, добавила то, что до сей минуты держала за пазухой, как камень. — А чтобы время было и для отдыха, и для еды, освобожусь от одного класса. От одного! — и хлопнула дверью, оставив мать в печальном раздумье: "А жить на что будем?"…

"Вот почему, — думала я, кусая на бегу колбасу и давясь ею, — мои коллеги все такие инертные, заторможенные, тусклые и холодные, как перегоревшая лампочка. Покрутись-ка этаким-то образом несколько лет, сама на них походить станешь. Тоже будешь на восторженных новичков смотреть, как на дурачков."

"Нет, — уже чуть ли не вслух одернула она сама себя, прогоняя предательские мысли. — Равнодушной никогда не стану. Уж на три — четыре года меня хватит непременно. А там посмотрим. Уйду, если что. Где угодно работать позволительно без души, только не в школе. Учитель должен гореть!"

Между прочим, хватило ее на все 25 лет педагогической практики. Да еще в каких условиях! В условиях постоянных конфликтов с администрацией школ, в которых доводилось трудиться. Тем не менее с каждым годом 1-е сентября становилось для нее все более и более волнующим днем. Она просто упивалась этой работой, никак не могла насытиться живым общением с людьми. Выматываясь до предела, уходила, но чуть окрепнув, возвращалась снова и снова. Увлеченная этим делом, чуть не позабыла о другом своем призвании — стать писателем… Но вернемся к тому дню, о каком я начала рассказывать. Выбрала его я не случайно. Как раз в этот день произошло событие, которое безошибочно можно назвать завязкой всей моей повести.

Когда Юлия подала гардеробщице свой плащ, она сказала (почему-то тревожным шепотом):

— Перво-наперво ступай к Марее Николавне, покажись на глаза, велела.

Юлия глянула на большие стенные часы с лениво качающимся маятником (до начала урока оставалось три минуты) и заспешила в указанном направлении…

На душе у нее кошки скребли: непонятно было, зачем вдруг понадобилась она завучу так внезапно и так срочно. Да еще в такое неподходящее для аудиенции время?..

За истекший месяц ей уже доводилось, безусловно, иметь дело с завучем Кривощековой, куратором молодых специалистов. Две недели назад она побывала у Юлии на одном уроке. Но надо сперва честно признаться, что не все ее уроки в тот первый год проходили так же гладко, как вступительный. Были у нее, вопреки ожиданиям, свои трудности. Пока объясняешь новый материал, все прекрасно. Однако стоит перейти к опросу, начинаются подсказки, разговоры. Не назло учительнице, но тем не менее очень для нее обидные. В классах попрежнему сидело человек по 50–70. (В первое десятилетие после окончания войны молодые люди, бросившие учебу не по своей воле, лавиной шли доучиваться). И лицом к учителю сидели, и боком, и даже спиной. Каждый по словечку, пусть шепоточком, вымолвит, в общем получается шум. Самым неспокойным оказался, как и следовало ожидать, разумеется, был, самый молодой по составу из трех ее восьмых, восьмой "Ж", где кроме уроков, она вела еще и классное руководство. Именно этот класс, и неслучайно, наверное, выбрала Мария Николаевна для своего посещения.

Но вот что поразительно. В ее присутствии никакого шума не было. Отвечали превосходно, "с чувством, с толком, с расстановкой", сами, как маленькие, просились к доске, руки поднимая выше головы и раньше, чем Юлия успевала договорить до конца содержащую в себе следующий вопрос фразу. Лес рук, как принято выражаться в кругу учителей. Лес рук, и все ответы правильные. Чего еще надо проверяющему? Словом, урок удался. Мечтала Юлия, что при его разборе завуч, отлично знающий, как нуждается молодой учитель в заслуженном одобрении и дружеской поддержке, похвалит и ее учеников, и ее самое. Как бы не так! Ни слова не сказала она молодой специалистке об ее уроке. На вопрос, который Юлия задала ей уже в учительской, какие будут замечания, она ответила, уклончиво улыбнувшись: