Валентина Немова - Любить всю жизнь лишь одного

— Да знаю я это все. Честный я человек. Согласна я с тобой: правота на твоей стороне, — наконец-то сдала Роза свои позиции. — Сочувствую я тебе, но… — осеклась вдруг она.

— Что опять не так?

— Тоню мне очень жалко. Несчастный она человек…

Мы сидели на кухне за маленьким столиком. На четырехконфорочной газовой плите что-то булькало в кастрюле, на сковороде что-то жарилось, шипя и стреляя масляными брызгами, чайник свистел, возвещая, что пора его снять с огня — Кулинина готовила обед, совмещая полезное с необходимым. Время от времени она поднималась с табуретки, подходила к плите, заглядывала в кастрюлю, перемешивала то, что томилось в жаровне, снова усаживалась напротив меня, и мы продолжали нашу затянувшуюся эмоциональную беседу. Я волновалась, безусловно, больше, чем Роза. Потеряв одну подругу, я не хотела лишиться и другой. Стараясь говорить спокойно, я спросила у Розы:

— В чем же заключается Тонино несчастье? В том, что муж ее так рано умер?

Подруга отрицательно качнула головой:

— Супруг? Нет. По нему она не плакала. Слезинки не уронила. Рада — радешенька, что избавилась от этого алкоголика. Ее беда в другом. Дочь неизлечимо больная.

— Этого следовало ожидать, раз она вышла замуж за пьяницу. Анастасия Петровна предупреждала ее об этом. Но это еще не самое страшное.

— А что может быть хуже этого?

Я ничего не ответила. На такие вопросы отвечает жизнь. Я ждала, когда подруга расскажет мне о Тоне все, что ей самой известно. Чувствовала: у нее есть что добавить к сказанному. Еще в какой-то секрет Свистковой ей не терпится меня посвятить.

Наконец она решилась и вот что сказала:

— Ты, повторяю, ни в чем не виновата перед Антониной, но в чем-то все же не права.

Оставшись довольной тем, что подруга разговорилась, я улыбнулась:

— И в чем же, по твоему мнению, не права я? Ты сегодня мне пояснишь это или отложим наш разговор до следующей встречи?

— Скажу, скажу, — пообещала Роза. — Но подожди еще немного. Сперва поедим. Обед готов.

Она ушла в спальню. Сняла бигуди, которыми была облеплена ее рано начавшая седеть голова, переоделась и вернулась на кухню, не позвав к столу находившихся в другой комнате мужчин? мужа и сына: при них было бы неудобно обсуждать отсутствующего человека. Роза достала из шкафа, напоминающего пенал, поставленный вертикально, початую бутылку водки, наполнила маленькие рюмочки. Мы выпили не спеша и так же неторопливо принялись закусывать. Кулинина научилась очень вкусно готовить, как-то интеллигентно, утонченно. Похвалив еду, я именно так и выразилась, чем угодила стряпухе. Я вспомнила вдруг, как в школьные годы Роза угощала меня, девчонку из бедной, а точнее сказать из ограбленной во время коллективизации, семьи мороженым. Как объедались мы пломбиром, бродя по улицам города. До тех пор ели, пока не начинало болеть горло. Частенько по этой причине привязывалась и ко мне, и к Розе ангина. У меня она протекала в слабой форме, а у Кулининой температура временами поднималась чуть ли не до 40о.

— Даже можно было на тот свет отправиться из-за этих наших с тобой "сладких" прогулок, — вздохнула Роза. — И все равно так приятно вспомнить о тех далеких днях, когда мы были молодыми и беззаботными. А теперь… Теперь слушай, почему Антонине вдруг захотелось с тобой встретиться. Вовсе не потому, что она задумала над тобой поиздеваться. Всякий раз, когда Тоня приезжала погостить к своей маме, Анастасия Петровна рассказывала ей о тебе.

— Как и ты, — вставила я.

— И я делюсь с нею тем, что о тебе знаю. Ты против?

— Нет, конечно. Рассказывай хоть всему свету. Мне абсолютно нечего скрывать от людей.

— Так вот, Тонина мать постоянно твердила, что ты нисколько не стареешь, наоборот, все молодеешь и хорошеешь, хотя время идет.

— Ей так кажется, поскольку она старше нас на 25 лет. По сравнению с ней я, естественно, выгляжу молодой и красивой. Да и какие наши годы? 45. Знаешь ведь, что говорят о женщине в 45.

— Знаю, знаю. Но не о том речь. А вот о чем. Слушала, слушала Антонина эти мамины рассказы, да и заинтересовалась наконец, так это или не так.

— Вот в чем дело! — вскипела я. Надеялась Роза этим сообщением вызвать во мне доброе чувство к Тоне, но получилось наоборот. — За этим, значит, она позвала меня, чтобы выяснить, как я выгляжу! Выяснила и дала мне по шапке позабыв, что кроме шапки есть у меня голова и сердце. Очень красивый поступок! И ты еще защищаешь ее! Кошмар какой-то! Да у нее у самой просто души нет! И за то, видимо, досталось мне, что вес у меня не 110 кг, как у нее, а всего 53. Вот это человек! Что ни слово, то сюрприз, что ни шаг — ошибка.

— Да перестань ты на нее серчать! Пойми! Не хотела она ни мириться, ни ссориться с тобой. Так уж получилось у нее. Брякнула под конец обидные слова, не отдавая себе в них отчета. Не подумала просто, что говорит, понимаешь?

— Я-то понимаю. А вот она, как мне кажется, уже разучилась соображать. Да и когда она соображала? Внушили дурочке, что она умная, вот она и куролесит всю жизнь по всем направлениям. Говорит и делает, что придется, не задумываясь. А думать надо, среди людей ведь живет. Задуматься ей надо, наконец. Критически отнестись к себе самой. Я бы ей в глаза все это сказала. Но она меня слушать не захотела. Вероятно, это самая главная причина, почему она не желает водиться со мной. Она любит, когда ее хвалят, и терпеть не может, когда поучают. Помнит то, что она медалистка, а то, что медаль у нее липовая, постаралась забыть. Но надо, чтобы она хоть это вспомнила. Надо ей всю правду в глаза сказать — по-дружески. И придется, Роза, тебе это сделать, раз она именно тебя удостоила чести — быть ее единственной подругой. Горькую правду выложи ей и поторопись. Сдается мне: грозят ей большие неприятности.

— Да не каркай ты! — перепугавшись, вскричала Роза.

— Не каркаю я. Уже не злюсь даже на нее. На таких, как она, не обижаются. Вдумайся хотя бы ты в то, что в ее жизни происходит. Умер супруг, которого она когда-то очень любила. А она эту утрату даже бедой не считает. Радуется его смерти и другим признается в этом. А что другие говорят в таких случаях, ее не интересует. Другие же вот что говорят: одна беда не бывает никогда. Пришла беда — открывай ворота. Ясно?

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Роза, насторожившись.

— Вот что. Поверь: зла я ей не желаю, хоть она и досаждала мне не раз. Но чувствую: из-за того, что она не любит думать, беда у нее должна случиться. Все к этому идет. Так она может однажды ошибиться по недомыслию, что до конца жизни себе своей ошибки не простит.

— Что же должно с нею случиться? — дрогнувшим от волнения голосом спросила Роза.

— Я не знаю, что именно. Не провидица я. Но чувствую (допекла она меня, так достала, что все мои чувства обострились). Кается мне: беда уже у нее на пороге.