Адольфо Касарес - Напрямик

Вмешался Фондевилье:

— Просто диву даешься, как нам всем нравится это мороженое. Идем в кафе на улице Сан Хуан, мороженое там свежее, народу всегда полно, и вы наедаетесь за стойкой вволю, зная, что тут уж вас не отравят.

— А вы знаете, сеньор, сколько жертв уносит из года в год отравление дурной пищей? — спросил Нарди.

Сразу воодушевившись, Кориа посоветовал:

— Дайте сеньору Баттилане точный адрес кафе. Рекомендую его вам от всей души, если, конечно, вы такой же любитель мороженого, как мы.

Снова взял слово Сауро:

— Говорят, будто фисташки (враки, скорее всего) поддерживают, надеюсь, вы понимаете меня, жизненную силу мужчины, так что все мы пошучиваем, пошучиваем, а каждый свою порцию мороженого съедает, кроме сеньора, — кивнул он на Кориа, — он у нас самый старенький, вот мы и следим, чтобы он заказывал целых две, ему-то фисташки позарез нужны.

Фондевилье подмигнул и, показывая на Баттилану, сказал с восхищением:

— Вот уж кому нет нужды в фисташках.

Улыбнувшись, Баттилана скромно согласился:

— Сказать откровенно, пока что — нет.

Гусман, не слишком склонный к рассуждениям, подумал, что лучших людей, чем в его время, на свете не было, а о нынешнем поколении и говорить не стоит. Кроме того, кое-кто заблуждается. Баттилана, например, у себя на Западной железной дороге блистал сильным и острым умом, а столкнулся с парнями и сразу померк. Он даже не уверен, не было ли ошибкой ввести его в их узкий кружок и, того хуже, рассказать о своей поездке. В самом деле, ссылаясь на желание как следует узнать всю округу, Баттилана получил в конторе разрешение и теперь, если не поможет чудо, они поедут вместе еще дальше Рауча, и туда и обратно, чему, в сущности, надо радоваться, ведь, случись в дороге какая-нибудь поломка или неприятность, полное одиночество не такое уж удовольствие.

Бельверде и Сауро, посмеиваясь, но каждый упрямо стоя на своем, завели неизбывный спор консерватора с радикалом.

— Смилуйтесь, — взмолился Баттилана. — Сдается, в Музее Ла-Платы осталось только два экземпляра этой вымершей породы: вы оба.

«А что, если я его брошу? — подумал Гусман. — Если притворюсь, будто в суматохе, прощаясь, позабыл о нем? Поездка пройдет совсем по-другому».

На десерт подали фисташковое мороженое, вот уж приятная неожиданность.

— Кто-нибудь заказал, — смекнул Сауро.

В ответ раздался приглушенный смешок Кориа.

— Это он, он, — закричали несколько человек, указывая на него пальцем.

Старику похлопали. Сауро велел официанту:

— Сеньору Кориа двойную порцию.

Взглянув на тарелку Баттиланы, Кориа заметил:

— А этот сам себя наградил. Оно ему хоть и не нужно, а видать, нравится.

— Молодой желудок ест за двоих, — рассудил Фондевилье.

Бельверде высказался беспристрастно:

— Разве такое мороженое на улице Сан Хуан? Не сравнить!

Прощались неторопливо, сбившись кучками, уже на улице. Гусман заметил, что Баттилана куда-то пропал, вот теперь можно и забыть о нем; когда пришло время расходиться, он, не видя своего спутника, направился к улице Орноса, правда, медленным шагом: гнев его поостыл. Вскоре он услыхал за спиной задыхающийся голос Баттиланы:

— А я подумал, вы меня бросили, дон Гусман. Задержала меня у телефона одна зануда. Сами знаете этих женщин: сплошные советы и наставления. Вышел, а в ресторане ни души, но я догадался, где вас искать.

— Не говорите мне «дон», — откликнулся Гусман и подумал, что у Баттиланы все при нем: берет, английская трубка, пестрый платок вокруг шеи, ворсистая куртка, на которую он обратил внимание еще в ресторане, светло-коричневые брюки, желтые туфли; бесстрастно взглянув на него, он добавил: — Не вздумайте осуждать мой «гудзон», не то никуда не поедете.

— Ну нет, прежние машины... — одобрительно начал Баттилана.

Мотор «Гудзона» ревел, как мощный самолет, наверное, потому, что прогорел глушитель. Гусман свернул по улице генерала Ириарте, миновал мост Пуэйрредон и, оставив справа хладобойню Ла-Негра, выехал на прямую дорогу. Когда Баттилана снял берет, Гусман, несмотря на холод, опустил боковое стекло, чтобы ветер развеял запах духов. «Дамский любимчик, — подумал он. — Ну и свиньи эти бабы». Его спутник дремал с бессмысленным выражением лица, переваривая сытный завтрак, и, словно отзываясь на каждую выбоину шоссе, то вздыхал, то посвистывал, то всхрапывал. Они долго ехали, пока пригород не остался позади; наконец-то кругом было поле. На столбах или изгородях после каждого большого пролета висели вывески с названиями остановок: «Весна», «Оковы», «Потеря», «Холмы», «Лига», «Бык». Гусман подумал: «Никогда еще все это не выглядело так уныло».

Баттилана вздрогнул от собственного храпа. Окончательно проснувшись, он сказал:

— Извините, если я вел себя в ресторане по-хамски, но не выношу я эту среду.

— А что плохого в этой среде?

— Я не то чтобы очень разборчив, какое там! Но эта самодовольная тупость... Уверены, что живут в лучшем из миров.

— А их много, этих миров? — презрительно спросил Гусман.

— Есть разные миры, разные Аргентины, разные времена, которые ждут нас в будущем; куда-нибудь скоро попадем.

Не в силах следовать за Баттиланой в столь глубоких размышлениях, Гусман предпочел тему попроще:

— Знайте, есть и у нас стоящие люди.

— Не спорю. Это здорово, когда собираются все вместе. Сказать, почему я не выношу их? Они живой портрет Республики. Для них образец — правительство. Хоть помирай со скуки.

— Демократия. А вам, как не помню уж какому деятелю, нужен инка?

— Нет, историю назад не повернешь. Необходим большой скачок, крутой поворот. Хватит с нас правительства болтунов и бездельников.

— Вас вышлют.

— А я не боюсь. Вручите бразды правления политикам и специалистам других воззрений, измените общественные структуры, и появится надежда на будущее. Отдаете себе отчет?

По-прежнему не очень разбираясь в словах Баттиланы, Гусман изрек:

— Жизнь — сложная штука.

Поразмыслив, он пришел к удивительному заключению: он счастливчик. Он либо разъезжает, а это почти отдых, либо ходит с женой на Западную железную дорогу, в клуб прежнего их района, либо остается дома, с хорошей книгой, у телевизора. Друзей хоть отбавляй: парни, товарищи по клубу — среди них и Баттилана, — знакомые в новом районе, люди, еще не пустившие корней, с которыми, правда, иной раз не очень ладишь.

— С вашего разрешения, — сказал Баттилана и включил радио. Раздались звуки самбы Варгаса. Какой-то грузовик не давал им проехать; когда они наконец его обогнали, на них едва не налетел автобус. Гусман разразился бранью, которую шофер не услышал, он был уже далеко. Баттилана примирительно вступился:

— Поставьте себя на их место. Трудяги, устают.