Рубаи Хайям - Сказание об Омаре Хайяме

Хайям указал на рыбаков, закинувших свои сети в реку. Иные удили рыбу с берега и, занятые своим делом, казалось, никого не замечали. Им не было дела до прелестного восхода, когда с каждым мгновением меняются в мире краски, когда все, начиная с небес и кончая тоненькой былинкой, по своему переживает этот переход от ночи к дню.

-- Они добывают себе пищу, -- сказал Хайям, часть улова продадут на базаре и на заработанные дирхемы попытаются накормить свою семью. Это не так-то просто.

Васети пригляделся к изможденным и огрубевшим под солнцем лицам рыбаков и сказал:

-- Омар, ты полагаешь, что точное определение продолжительности года или круговращения планет окажет некоторую помощь этим людям?

Хайям сорвал травинку и внимательно разглядывал ее.

-- Их счастье в том, -- сказал Хайям, -- что живут они сегодняшним днем. Это, можно сказать, лекарство и для души, и для тела.

Они присели на огромное бревно, которое лежало у самой реки. Под ногами у них плескалась чистая, голубовато-зеленая вода. Она мчалась вперед, но у самого берега замедляла бег настолько, что, казалось, течет обратно.

Хайям поднял с земли кривую хворостинку длиною в три или четыре локтя и опустил ее одним концом в воду.

-- Признаюсь тебе, -- сказал Хайям, -- я много думаю об Адаме и о тех, кто за семь тысячелетий со дня сотворения человека прошел через этот караван-сарай, именуемый миром. Зачем все это и во имя чего? Я этого не знаю.

-- А что сказано по этому поводу у Аристотеля? -- спросил Васети.

-- Кажется, ничего.

-- Разве вся его философия о движении не есть подтверждение необходимости смены поколений! В конечном счете не в этом ли смысл жизни?

-- Меймуни, возразить мне нечего... -- Омар Хайям хлестнул воду хворостинкой, а потом попытался прочертить прямую против течения. -- Видишь? Вода сопротивляется. Жизнь точно вода: она сопротивляется тем, кто идет против течения.

Васети ухмыльнулся.

-- И плыть всегда по течению тоже довольно противно.

Хайям сказал:

-- Аристотель, несомненно, прав, когда говорит о движении. Это мы наблюдаем каждое мгновение. Я люблю эту реку за ее стремительное движение. Я часто прихожу сюда, чтобы отдохнуть. И мне кажется, что в эти минуты я обновляюсь. Мы с тобою, Меймуни, хотим этого или не хотим, тоже участвуем в движении.

Омар Хайям обратился к прошлому, Взять, например, поэзию. Кто велик в этой области? Несомненно, Фирдоуси. Его "Шах-намэ" бу- [Ш-005] дет жить, пока цел этот странный караван сарай, то есть мир. Фирдоуси -- солнце. Но есть и другие светила на персидском поэтическом небосклоне. Например: Рудаки, Шахид Балхи, Абу-Шукур Балки, Абу Салик Гургани, Абу-Саид, Кисаи. Что собою являла бы [А-001] жизнь без них? Конечно, масло из сезама и ячменные лепешки су- [С-002] ществовали бы, но жизни подлинной не существовало бы... Вот эти рыбаки. Они не мыслят жизни без рыбы и без единого дирхема в кармане. А на досуге они сошли бы с ума без Фирдоуси. Значит, поэзия тоже сама жизнь. Или это не так?

-- Ну почему же, -- согласился Васети, -- здесь у нас с тобою не будет спора. Со стародавних времен поэзия в нашем народе соседствует с ячменной лепешкой.

Хайям обратился к науке. То ли ему хотелось в чем то убедить своего друга, то ли сам желал еще раз убедиться в некоторых, по его мнению, непреложных истинах.

Кто солнце науки? Несравненный Ибн Сина. Есть светила и рядом с ним. Пусть они светят не столь уж ярко, но это светила! Настоящие! Неподдельные! Ал-Кинди, например, многое перенявший у Аристотеля и много сделавший сам в медицине, геометрии, астрономии, музыке. Разве не велик и Фараби, тоже следовавший за Аристотелем? А Мухаммед ибн-Муса ал-Хорезми? Он прославил Багдад своей астрономией и математикой, А что сказать об Ал-Баттани? Он сделал то, что никому не удавалось до него: точно определил продолжительность года. Баттани объявил: триста шестьдесят пять дней, пять часов и двадцать четыре секунды. Если он и ошибся, то на ничтожно малое количество минут и секунд. Разве это не изумительно само по себе?

Однако самое удивительное будет впереди, а именно: Бируни определит вращение Земли вокруг воображаемой оси. Но и это не все. Бируни выскажет почти сказочную догадку, которая опрокинет учение Птоломея начисто. С его неподвижной Землей и вращающимся вокруг нее Солнцем и светилами. Бируни скажет: нет, все наоборот!

О чем все это говорит? О движении? Это так. Но есть кое что поважнее самого движения как такового. Жизнь в ее проявлениях -бесчисленных, разнообразных. Это утро, эта река, эти рыбаки, это небо, эта земля... Цель жизни едина и велика: поддерживать жизнь! Разве это не удивительно?! Разве не прекрасно?

Васети полагает, что если ставить вопрос так, и только так, то это скорее приведет к грубым заключениям и даже чревоугодию. А духовное? Как сочетать духовное с низменным, поэзию и музыку с овсяной лепешкой и глотком воды? Не приведет ли это к чисто животному интересу в жизни, к ее обыденным и недальновидным желаниям? Скажем, эти рыбаки...

-- Эй, уважаемый! -- крикнул Васети рыбаку, который сидел ближе прочих к ним, удя рыбу и не спуская глаз с поверхности воды.

Тот повернул к Васети рябое костистое лицо, прошамкал :

-- Шлушаю тебя, гошподин.

-- Ты не мог бы назвать свое самое большое желание?

-- Шамое, шамое? -- спросил рыбак.

-- Да. Именно.

-- Поймать хотя бы пяток рыбок.

-- А еще?

-- Еше штолько же жавтра.

Рыбак снова уставился на воду.

-- Слышал? -- обратился Васети к Хайяму. -- Философия сиюминутной жизни в чистом виде, не угодно ли?

Хайям возразил:

-- Нет, не угодно! Это не философия. Это верх желания голодного и бедного человека.

-- Сделай поправку, Омар: большинства людей.

Омар Хайям сказал, что, если даже рыба предел желаний, это лучше, чем блаженство рая где-то в отдаленном и очень туманном будущем.

Васети рассмеялся.

-- Это хорошо известно, Омар: ты в кредит не веришь.

-- Да, не верю. Предпочитаю наличными и немедленно, пока бьется мое сердце.

-- Это знаем по твоим стихам.

-- И ничего вы не знаете! -- проворчал Хайям. Он крепко ударил хворостинкой по воде. И повторил: Не знаете!

-- Согласен! -- И, смеясь, Васети продолжил: -- Мы много не знаем из того, что ты иногда сочиняешь и куда-то прячешь.

Хайям казался рассерженным.

-- И ничего я не прячу! Я просто кидаю их куда попало. Чаще всего приобщаю к мусору.

Васети перестал смеяться. Положил руку на колено Хайяму. Сказал:

-- Мы друзья, Омар?

Тот кивнул.

-- Мы давно работаем рядом?

-- Скоро двадцать лет.

-- Я до сих пор не уразумел одного...

-- Только одного? -- улыбнулся Хайям.

-- Ты не смейся. Только одного...

-- Люди иногда всю жизнь живут бок о бок и умирают, так и не поняв друг друга.

-- Омар, ответь мне на вопрос: почему ты делаешь вид, что стихи не твое дело, что стихи вовсе тебя не касаются ?