Рубаи Хайям - Сказание об Омаре Хайяме

Омар Хайям посмотрел на визиря, словно бы ища у него поддержки. И снова встретился со взглядом его величества. "Неужели ты должен придумывать свой ответ?" -- как бы вопрошал султан.

Омар эбнэ Ибрахим сказал:

-- У меня нет мыслей, которые мог бы утаить от твоего величества. Сердце мое открыто для тебя, как бывает открыта дверь богобоязненного человека, поджидающего добрых гостей. Я действительно был далеко отсюда. Я был далеко именно потому, что находился очень близко.

Левая бровь султана вопросительно приподнялась:

-- Как это понимать, уважаемый Омар? -- Его величество повернулся к своему визирю. -- Разве "далеко" и "близко" понятия совместимые?

Низам ал-Мулк ничего не сказал, ибо вопрос не был прямо обращен к нему.

-- Я скажу, -- ответил Омар Хайям. -- Сидя на этом месте, слушая музыку и любуясь танцами, то есть всем своим естеством пребывая в этом зале, возле твоего величества, я думал -- причем невольно -- совсем о другом. И это другое я бы определил словом "далеко".

-- Мне нравится ход твоего рассуждения, -- сказал султан. И главный визирь кивнул. -- Но надо ли понимать твои слова в том смысле, что тебе скучно здесь?

-- Отнюдь, -- сказал Омар Хайям,

-- В таком случае поясни свою мысль

-- Твое величество, я это сделаю весьма охотно. И если выразить ее в двух словах, то вместил бы в два противоположных понятия: "жизнь и смерть".

Его величество удивился.

-- Как, ты думаешь за столом о смерти? -- сказал он.

Омар Хайям опустил голову в знак согласия.

-- Так, -- продолжал его величество, все больше любопытствуя. -- Что же напоминает тебе о смерти? Неужели здесь, в этом зале, есть предмет, который навевает столь мрачную мысль? Укажи на него -- и я распоряжусь убрать его!

-- Бесполезно, -- проговорил ученый.

-- Что бесполезно?

-- Убирать этот предмет,

-- Почему ?

-- Это невозможно...

Его величество подбоченился. Прошелся внимательным взглядом по стенам, потолку, полу, окнам с причудливыми решетками и дверям, которые инкрустированы костью и красной медью.

-- Я не вижу ничего невозможного...

Одно слово Омара эбнэ Ибрахима, и, казалось, любая вещь вылетела бы отсюда в мгновение ока.

-- Его величество ждет, -- напомнил ученому главный визирь.

-- Это невозможно по одной причине, -- сказал Омар Хайям. -Предмет, который сию минуту навевает мысль о смерти, -- это жизнь.

-- Как?! -- воскликнул удивленный султан.

-- Жизнь, -- повторил Омар.

-- Эта жизнь? -- Его величество широким жестом обвел рукою зал.

-- В данном случае эта, А в общем, любая жизнь в любой ее форме.

Султан скрестил руки на груди. На кончике языка его вертелся один вопрос. Его величество только соображал, кому его задать: ученому или визирю? И остановил свой выбор на последнем:

-- Как это понимать?

Главный визирь сказал, что, как утверждают ученые, еще Платон доказывал, что жить -- это умирать. То есть смерть есть следствие жизни. Не будь жизни, не было бы и смерти.

-- Это ясно, -- вздохнул султан, которого вдруг заставили думать о смерти в этот прекрасный вечер, Стало быть, уважаемый Омар, наблюдая жизнь в любой ее форме, невольно думает о конце ее. Иначе говоря, о смерти. Это объяснение верно? -- спросил султан ученого.

-- Совершенно. -- сказал Омар.

Его величество отпил глоток вина.

-- Значит, -- как бы размышляя, сказал султан, наша сегодняшняя беседа, наша скромная трапеза, музыка и танцы наводят на мысль о смерти? Чьей же? -- И он глянул на ученого исподлобья. Эдак недоверчиво, эдак подчеркнуто вопросительно...

Омар ответил:

-- Речь идет о некой субстанции, которая может выразить и жизнь и смерть. Как если бы из одной вытекала другая.

Его величество признался:

-- Слишком тонкая философия. Нельзя ли ее высказать применительно к этому? -- И его величество указал рукою на стол, на пол, на потолок, на музыкантов.

Молодой ученый кивнул. И начал с того, что поставленный в такой форме вопрос скорее приведет к поэзии, нежели к философии.

-- И это хорошо! -- обрадовался султан.

-- Это сильно затруднит дело, -- сказал ученый.

-- Почему же?

-- Очень просто, твое величество. Философия отвечает на сложный вопрос умозрительным заключением. Философия без труда примиряет эти два понятия -- жизнь и смерть, между тем, как поэзия никогда не приемлет смерти. А почему? Я отвечу: потому что это слишком жестоко, а все, что жестоко, не может быть принято, одобрено поэзией в любой форме. Поэзия есть течение мыслей, рожденных в сердце. А сердце никогда не примирится со смертью.

Его величество взял в руки фиал и смочил в нем ту бы. Разго- [Ф-006] вор, но его мнению, принял слишком отвлеченный характер. Его вопрос -- первоначальный -- предполагал более конкретный ответ. Удовлетворительный ответ пока. не получен, а его величество рассчитывал именно на него.

-- Любуясь танцовщицами, -- пояснил ученый, -- и вслушиваясь в гармонию звуков, я невольно думаю о смерти...

-- Почему? -- перебил его султан.

-- Не знаю. Может быть, потому, что хотелось бы вечно наслаждаться жизнью.

Султан расхохотался.

-- И телом?..

-- Да, и телом.

-- Прекрасно! -- Его величество указал на фиал, стоящий пе- [Ф-006] ред Омаром, и на фиал, стоящий перед визирем.-- Выпьем за чудес- [Ф-006] ную плоть!

-- В наши годы? -- прошептал визирь.

Султан расхохотался пуще прежнего.

-- А почему бы и нет?! Разве любовь -- удел только молодых? А? Почему мы должны целиком уступить ее господину Хайяму? Только потому, что он моложе? А? Нет, я не уступлю! А ты?

Главный визирь угрюмо молчал.

Ученый сказал:

-- У тебя, твое величество, всегда хорошо. Хорошо для сердца и ума, для глаз и ушей. Здесь, под твоим добрым взглядом, вырастаешь на целую голову. И когда я думал о смерти, я хотел сказать, что невозможно представить себе расставания со всем этим. Причем расставания навеки. И знать, что больше этой красоты не увидишь никогда...

-- Никогда, -- как эхо повторил его величество. И вдруг загрустил. Он поставил на место фиал. И погрузился в долгое раз- [Ф-006] думье, уставившись взглядом в какую-то точку на суаре, вышитой золотом руками хорасанских вышивальщиц. [Х-012]

В зале было тихо -- пролетит муха, и ту слышно. Султан обеими руками резко расправил усы и бороду, тряхнул головой, покрытой тяжелыми прядями черных пречерных волос. И снова рассмеялся. Звонко эдак. По-молодому. И глаза его сощурились при этом. И лицо его просияло...

-- Что же из всего сказанного следует? -- обратился его величество к хакиму. -- А?

Омар Хайям сказал:

-- Из этого следует, твое величество, что надо пить, надо наслаждаться жизнью и...

Султан весьма повеселел и хлопнул в ладоши. Изволил приказать, чтобы танцевали, чтобы играла музыка, И сказал визирю:

-- Ты слышал? Тот кивнул.

-- Нет, ты слышал? А ну ка повтори, господин Хайям.