Джойс Кэри - Радость и страх

Он ежедневно ездит по магазинам, это его страсть. Покупает ковры, фарфор, картины, портьеры и о каждой покупке советуется с Табитой. - Вам нравится, Берти?

- Решайте вы, Джеймс.

- Нет, нет, лучше вы. Это же для вашего дома. Я хочу, чтобы в Хэкстро вам все нравилось.

Ей нелегко, при ее неустоявшемся вкусе, целыми днями принимать решения, и домой она возвращается такая умученная, что не чает, как добраться до постели.

Свадьба - это даже какое-то облегчение, преддверие отдыха. Гарри, все еще движимый праведным возмущением, надел-таки не парадный сюртук, а будничный, с розовым пятном от кислоты на лацкане; но за свадебным завтраком он много пьет и становится общителен. Он дивится и негодует на свою судьбу, а поймав Табиту на площадке лестницы, уже перед самым ее отъездом, горько сетует: - А мы-то с тобой так и не поговорили по душам. Знаю, ты не виновата. Это я дал себя замордовать. Заела меня здешняя обстановка, Тибби. Все недосуг, даже свою работу делаю кое-как. Уж эти пациенты, черт бы их взял. Гнут тебя в бараний рог и не дают разогнуться, а потом удивляются, что ты отстал от жизни.

Гости шпалерами выстроились по всей лестнице, Голлан ждет внизу, но Гарри не дает ей пройти и говорит все громче: - А теперь вот до чего дожили! Повременила бы ты еще немножко, Тибби, и мне бы лучше было, и тебе.

Брат и сестра смотрят друг на друга почти с неприязнью. Наконец Табита наспех целует его и спускается по лестнице, храня на лице выражение грусти и всепрощения. Она чувствует себя как пророк, которому нет славы в своем отечестве, потому что отечество не понимает, что он стал пророком. Автомобиль трогается, а она и не оглянулась на родной дом.

Голлан берет ее руку, улыбается тонкими губами, обнажив ровные фарфоровые зубы. - Ну вот и уехали. Вот и хорошо.

У Табиты, еще чувствующей на себе осуждающие взоры Фруд-Грина, эти слова находят неожиданный отклик. Только теперь она окончательно убедилась, как была права и как неправы и ограниченны Гарри и все фрудгринские моралисты. Она всем своим существом ощущает, какое это великое благо - занять недвусмысленное, узаконенное положение. Она теперь - жена, с правами и обязанностями жены. И на улыбку Голлана отвечает с заботливой лаской: - Не очень устал, Джеймс?

- Устал? Я? Я никогда не устаю.

Но она отменяет театр, намеченный на вечер. Джеймс устал, ему нужно пораньше лечь.

Он послушен своей ненаглядной. - Ну что ж, Берти. Будь по-твоему.

55

Сегодня новобрачные ночуют в Лондоне, а завтра отбывают в Париж. Но, проснувшись утром, Табита видит, что вторая кровать пуста. Слуга вкатывает в спальню столик с завтраком и подает ей записку. Голлан сообщает, что ему звонил архитектор, который руководит кое-какими работами в Хэкстро, и он решил смотаться туда, чтобы вразумить этого идиота. "Париж придется отложить до завтра, я должен быть уверен, что в Хэкстро все будет готово к твоему приезду".

Среди дня он звонит сказать ей, что работа идет хорошо, ближе к вечеру опять звонит и вызывает ее к себе. "Задержки по вине всяких идиотов. Тут дел хватит еще на неделю, а я не могу неделю жить без тебя, Берти".

Табита, слегка удивленная, пытается его оправдать - нервное состояние, возраст... Она едет в Сассекс и убеждается, что Голлан до крайности возбужден, мечется среди архитекторов, садовников, декораторов, землекопов и электриков, всех дергает, всем сразу дает указания.

Дом перестраивается. Готова всего одна роскошная спальня и прилегающая к ней небольшая гардеробная, где Голлан спит на железной походной кровати.

- Хотел приготовить тебе сюрприз, дорогая, но эти болваны все перепутали. Если б я не приехал, они бы тут до рождества провозились.

Все - ей, все для нее. Табита уже не знает, что и думать: то ли Голлан так ее добивался, потому что ему нужна хозяйка для его новой игрушки, этого дома в Хэкстро, где он будет разыгрывать хлебосола-помещика; то ли приманивал ее этим Хэкстро, вообразив, что она обожает устраивать приемы. Так человек, приобретя в собственность ювелирное изделие, которое пленило его не только своей красотой, но и уникальностью придумывает для него богатый, затейливый футляр. На Табиту сыплются подарки - туалеты, драгоценности, мебель, долженствующие также приумножить великолепие нового дома. Они нужны ей как хозяйке Хэкстро.

Голлан сам объясняет это Табите - хотя требует он от нее так мало, что это ее даже огорчает, однако общества ее несомненно ищет. Он говорит с ней целыми днями; и в любой час ночи может ворваться к ней в спальню, чтобы сообщить какие-то новые сведения, поделиться какой-то новой сумасбродной затеей. Спит он, видимо, очень мало, во всякую погоду выходит из дому, и она, памятуя о своем долге, пытается оберегать его, уговаривает пораньше ложиться. Уговоры не действуют, и она начинает сердиться. Увидев его однажды без пиджака на холодном ветру, в саду, где он распоряжается какими-то грандиозными земляными работами, она идет к нему и строго напоминает, что пора пить чай, что он с двух часов не присел и, наверно, промочил ноги.

Он рассыпается в извинениях. - Прости, дорогая. Неисправимый я старикашка, верно? Но что поделаешь? Кому-то надо их подгонять.

- Ты хоть бы изредка давал себе передышку.

Он устремляет на нее туманный взгляд, как будто и не слышал, и говорит в ответ: - Вот, полюбуйся. Не могут закончить фонтан, потому что не прибыл кабель для насоса.

- Раз кабеля нет, придется подождать. - И, взяв его под руку, она продолжает ласковым, но непреклонным тоном повелительницы: - Идем пить чай, остынет.

Но Голлан не трогается с места. - А в Лондоне этого кабеля сколько угодно. Для чего, спрашивается, существуют телефоны, машины? Эти людишки точно в средневековье живут.

- Да ты понимаешь, что уже шестой час?

- Минуточку... - И вдруг исчезает. Она не видит его до самого обеда. И опять укоряет его, а он опять рассеянно глядит куда-то мимо нее. - Прости, Верти, неисправимый я старикашка. Но ничего не поделаешь, это все для тебя.

Табита бросает на него подозрительный взгляд. Ей вдруг показалось, что этот вежливый человечек ведет с ней какую-то вежливую игру. И она вскипает: - По-моему, Джеймс, ты это делаешь нарочно.

- Все для тебя, дорогая, все для тебя, Верти. - Секунду он смотрит ей прямо в глаза своими выцветшими глазами, но выражение их ей непонятно. Все для тебя. Верти... Ох, совсем забыл! - и срывается к телефону. Обед задерживается еще на полчаса.

Табита злится, но понимает, что была наивна. "Он очень упрямый, и глупо было бы ждать другого от человека, который, начав с нуля, сумел нажить такое огромное состояние".

И когда Голлан наконец появляется и опять без конца просит прощенья, она поглядывает на него не только раздраженно, но и уважительно. Она думает: "Да, я сглупила. У него же очень сильная воля; он просто меня проучил".