Артур Кестлер - Слепящая тьма

Рубашову вспомнился холодный полдник Первого. Правая щека казалась ему онемевшей, но где-то в глубине, между глазом и зубом, воспаленные нервы пульсировали тупой болью. Когда он вспомнил о полднике Первого, его лицо искривилось невольной гримасой отвращения.

- Я не буду рассказывать о преступлениях, которых не совершал, - твердо проговорил Рубашов.

- И правильно сделаете, - сказал Глеткин. Сейчас в его голосе Рубашову впервые послышалась издевка.

Что было дальше, Рубашов помнил отрывочно и туманно. После фразы "и правильно сделаете", которую он не забыл из-за ее странного тона, в памяти зиял провал. Кажется, он уснул - и даже увидел очень приятный сон. Он длился, вероятно, всего несколько секунд - не связанные между собой туманные картины - мягкий ласковый свет, липовая аллея у дома его отца, затененная веранда, прозрачное облачко в небе...

Потом где-то вверху прогремел глеткинский голос - Глеткин стоял, принагнувшись над своим столом, - а в комнате был еще один человек.

- ...Вы знаете этого гражданина?

Рубашов кивнул. Он сразу узнал его, хотя Заячья Губа был без плаща, в который он зябко кутался на прогулках. Рубашову послышался стук - знакомый ряд цифр: 5-6, 3-1, 2-1, 4-2; 1-3, 1-1, 3-2; 3-5, 3-6, 2-4, 1-3, 1-6, 4-2 "...шлет вам привет". В связи с чем передал ему Четыреста второй это сообщение?..

- Где и когда вы познакомились? Рубашов с трудом разодрал пересохшие губы; в горле все еще чувствовался привкус желчи.

- Я видел его из окна моей камеры, в тюремном дворе, - проговорил он.

- Так вы что - не знаете этого гражданина? Заячья Губа стоял у двери, в нескольких шагах от Рубашова, ярко высвеченный мощной лампой. Его лицо, желтое днем, было сейчас голубовато-белым, рассеченная верхняя губа дрожала, приоткрывая бледно-розовую десну, нос казался тонким и заостренным, руки бессильно свисали вдоль тела. Он походил на покойника из страшненькой, но бездарной пьесы. Новый ряд цифр всплыл в рубашовском мозгу: 1-3, 5-1, 1-6, 3-6, 1-1; 3-5, 5-5, 4-2, 1-1, 3-1, 2-4 - "...вчера пытали". Забрезжила искорка воспоминания о живом двойнике этого мертвеца, об их давней встрече... но сразу же и угасла, не оформившись в четкую мысль.

- Я не могу сказать точно, - медленно выговорил он, - но сейчас мне кажется, что мы когда-то встречались.

Еще не закончив фразу, он понял, что поторопился. Глеткин не давал ему сосредоточиться, долбил быстрыми, отрывистыми вопросами, как стервятник, жадно клюющий падаль.

- Где и когда? Напрягитесь, ведь про вашу память рассказывают легенды.

Рубашов молчал. Он не мог совместить с реальностью гот залитый мертвым светом неподвижно-немой полутруп. Призрак облизывал бледным языком розоватый рубец на верхней губе, его взгляд метался от Глеткина Рубашову и обратно, но голова не шевелилась.

Стенографистка перестала писать, слышалось только потрескивание лампы да скрип глеткинских ремней - он уже сел в кресло и, плотно обхватив концы подлокотников, резко спросил:

- Так вы отказываетесь отвечать?

- Я не могу вспомнить, - ответил Рубашов.

- Ладно, - сказал Глеткин. Он привстал, оперся кистями рук о подлокотники и, нагнувшись над столом, приказал Заячьей Губе:

- Свидетель, помогите гражданину припомнить. Где и когда вы с ним виделись в последний раз?

Лицо Заячьей Губы, и без того голубовато-бледное, подернулось трупной белизной. Его взгляд остановился на стенографистке, которую он явно только что заметил, но сейчас же метнулся в сторону, словно отыскивая, куда бы спрятаться. Он снова провел языком по шраму на верхней губе и торопливо, на одном дыхании, произнес:

- Гражданин Рубашов подстрекал меня отравить вождя нашей Партии.

Поначалу Рубашов услышал только голос - поразительно мелодичный и ясный для этого полутрупа. Голос - да, быть может, глаза - вот все что осталось в нем живого. Смысл ответа Рубашов осознал лишь через несколько секунд. Он предвидел опасность и ожидал чего-нибудь в этом роде - и все-таки был ошарашен незатейливой чудовищностью обвинения. Он совсем повернулся к Заячьей Губе, и сейчас же сзади прогремел глеткинский голос, резкий и раздраженный:

- Об этом вас не спрашивают! Где и когда вы виделись в последний раз с подследственным?

Рубашов сразу заметил просчет: Глеткину следовало затушевать ошибку Заячьей Губы. Тогда бы я ее не заметил, подумал он. Его голова прояснилась, он почувствовал лихорадочное возбуждение. Актер спутал репертуар - запел не ту песню. Он усмехнулся своей аналогии. Следующая реплика Заячьей Губы прозвучала еще мелодичней:

- Я видел гражданина Рубашова в Б., у него на квартире, он склонял меня убить руководителя Партии.

Его затравленный взгляд метнулся к Рубашову и застыл. Рубашов быстро надел пенсне и с острым любопытством посмотрел свидетелю в глаза. Но взгляд Заячьей Губы не был виноватым - он требовал братского понимания, жаловался на невыносимые муки и даже укорял Рубашова. Рубашов не выдержал и отвернулся первый.

За его спиной опять прогремел голос Глеткина - удовлетворенный и грубый:

- Вы помните дату встречи?

- Да, точно помню. - Голос Заячьей Губы снова поразил Рубашова своей музыкальностью. - Потому что мы встретились после дипломатического приема в праздник двадцатой годовщины Революции.

Он все еще не отрывал взгляда от Рубашова и словно бы молил спасти его, избавить от страданий. Искорка разгорелась - Рубашов наконец вспомнил, где он видел Заячью Губу. Но он не ощутил ничего, кроме прежнего любопытства. Повернувшись к Глеткину, он прикрыл веки, чтобы защитить глаза от режущего света, и спокойно сказал:

- Он прав, и дата верна. Мы виделись один раз, когда он приходил ко мне со своим отцом, профессором Кифером - еще до того, как попал в ваши руки, может быть, поэтому я его не сразу узнал: методы у вас весьма эффективны.

- Значит, вы признаете, что знакомы с этим гражданином, и подтверждаете дату встречи?

- Я ведь уже и признал, и подтвердил, - устало ответил Рубашов. Его возбуждение схлынуло, в голове гудело. - Если б вы мне сказали, что он сын несчастного Кифера, я бы давно его узнал.

- В обвинении указывается полное имя свидетеля, - напомнил Глеткин.

- Я знал только партийную кличку его отца - Кифер, - сказал Рубашов.

- Ну, это маловажная деталь, - подвел итог Глеткин. Он опять привстал и тяжело посмотрел на Заячью Губу. - Продолжайте, свидетель. Как и зачем вы встретились?

Еще один просчет, подумал Рубашов, преодолевая сонливость. Это вовсе не маловажная деталь. Если бы я склонял его к убийству - кошмарный все-таки идиотизм! - то узнал бы при первом же намеке, и с именем, и без имени. Но он слишком устал, чтобы пускаться в столь длинные объяснения; притом для этого ему пришлось бы повернуться к лампе. А так он мог сидеть к ней спиной.