Мюриэл Спарк - Memento mori

Это и в самом деле был священник с маленьким ящичком. Мисс Валвона и мисс Тэйлор перекрестились, когда он проходил мимо них. Он зашел за ширму в сопровождении сестры. И хотя в палате царило безмолвие, никто не мог расслышать, даже с помощью слуховых аппаратов, ничего, кроме иногда доносившегося молитвенного бормотания.

Мисс Валвона оросила слезами свой ужин. Она вспоминала, как ее отец напоследок причастился святых тайн, а потом выздоровел и прожил еще шесть месяцев. Священник за ширмой препоручал бабуню Барнакл всеблагому творцу, свершал помазание глаз бабуни Барнакл, ее ушей, носа, рта, рук и ног, испрашивал отпущение грехов, содеянных ею при посредстве зрения, слуха, обоняния, вкуса и речи, греховного осязания рук и даже подошв.

Священник ушел. Некоторые доели свой ужин. Кто не доел, того упокоили овальтином. В семь старшая заглянула за ширму перед уходом в столовую.

– Как она там? – спросила одна из бабунь.

– Спокойненько уснула.

Еще примерно через двадцать минут за ширму заглянула одна из сестер, зашла туда на минуту, потом снова появилась. Ее проводили долгими взглядами. А она что-то сказала дежурному, тот пошел к столовой и, приоткрыв дверь, позвал старшую по палате. Он поднял один палец, показывая, что в палате у сестры налицо одна смерть.

С тех пор как туда легла мисс Тэйлор, это была третья смерть. И она знала порядок. «Из уважения к мертвым мы оставляем пациента час лежать, – как-то объяснила ей сестра, – но не больше часа, а то тело цепенеет. Ну, и потом делаем, что надо – обмываем и прибираем к похоронам».

В пять минут десятого в мутном свете ночных лампочек бабуню Барнакл вывезли из палаты.

– Совершенно не смогу спать, – сказала миссис Ривз-Дункан. За нею многие сказали, что совершенно не смогут, однако, вконец обессилев, забылись крепчайшим сном. В палате до самого утра было очень тихо, и воедино сливалось сонное дыхание с одиннадцати коек.

Реорганизация старушечьей палаты началась на следующее утро, и все пациентки в один голос заявили, что, слава богу, бабуня Барнакл хоть до этого не дожила.

До сих пор двенадцать коек занимали только половину палаты: их просто выставили из другого, большего помещения, где были женщины помоложе. А при новом устройстве замысел был тот, чтобы подкинуть на свободное место еще девять сверхпожилых пациенток. Их предполагалось устроить в дальнем конце палаты. И уже сейчас, во время спешной подготовки, дальний конец назывался у сестер «гериатрический угол».

– Что это они за слово такое повторяют? – спросила бабуня Робертс у мисс Тэйлор.

– Это у них значит «старые». Видимо, к нам поместят престарелых пациенток.

– Мы у них, стало быть, школьницы?

Бабуня Валвона сказала:

– Вероятно, новым нашим подругам лет по сто.

– Что-то я ничего не расслышала – погодите-ка минутку, я вставлю трубу, – сказала бабуня Робертс, которая всегда называла свой крохотный слуховой аппарат не иначе как трубой.

– Смотрите-ка, – сказала бабуня Грин, – чего они к нам вносят.

В палату вкатили несколько кроватей и расставили их рядком в гериатрическом углу. Кровати были в общем обычные, больничные, с той, однако, поразительной разницей, что загорожены с двух сторон сетками, будто детские.

Бабуня Валвона перекрестилась.

Затем вкатили и пациенток. Вероятно, это был не лучший способ представить новеньких здешним, прилежавшимся больным. В разной степени одряхлевшие и растревоженные перемещением, новоприбывшие галдели и пускали слюни не в пример более обычного.

Сестра Люси обошла бабунь, всем объясняя, что придется с этими новенькими, сверхнемощными, быть потерпеливей. Упаси боже оставить поблизости от них вязальные спицы: они могут покалечить себя и друг друга. Но не надо волноваться, если случится что-нибудь такое. Тут она прервалась и обратила внимание сестры на то, что одна из новоприбывших, хрупкая, ссохшаяся и все же хорошенькая старушечка, пытается выкарабкаться из кровати. Сестры поторопились уложить ее обратно. Пациентка при этом издала младенческий вопль – но не совсем младенческий, скорее похоже было, будто старушка изображает младенца. Старшая продолжала доверительную беседу с бабунями.

– Постарайтесь помнить, – говорила она, – что они, бедняжечки, очень и очень в летах. И будьте лапушками, не расстраивайтесь. Лучше, ежели что, помогите сестрам – соблюдайте покой и порядок.

– Это мы так и сами скоренько одряхлеем, – сказала бабуня Грин.

– Ш-ш-ш, – сказала сестра. – Такие слова у нас не в ходу. Они у нас называются долгожители.

Когда она ушла, бабуня Дункан сказала:

– Подумать только, что я в свое время мечтала, как я буду отдыхать на склоне лет!

Еще одна долгожительница попыталась выбраться из кровати. Сестра кинулась на выручку.

– Какое счастье, – сказала бабуня Дункан, – что бедная бабуня Барнакл не дожила до этого. Бедняжечки – ой, сестра, вы с ней помягче!

Между тем долгожительница сорвала наколку у сестры с головы и стала слезно требовать водички. Сестра водрузила наколку на место и, когда другая подносила пластмассовый поильник к губам долгожительницы, заверила палату:

– Они утихомирятся. Это их переезд возбудил.

Наутро, после суматошной ночи, новенькие и правда вели себя потише, хотя одна или две из них начинала вопить посреди разговора, и почти все, когда сестра вынимала их из кроватей и на минуту ставила на пол, тут же изливали мочу. Днем врачиха-специалистка с помощницей принесли шашечные доски и разложили их на полу перед четырьмя долгожительницами, сидевшими в креслах; правда, руками они не владели. Они безропотно позволили помощнице снять с них тапочки и носки, размять и растереть им ноги. Потом носки и тапочки были снова надеты, и они вроде бы понимали, что делать дальше, когда им пододвинули под ноги эти доски.

– Можете себе представить, – сказала бабуня Валвона. – Они ногами играют в шашки!

– Это как же, – сказала бабуня Робертс, – у нас здесь цирк теперь, что ли, будет?

– Пустяки, подумаешь, того ли вы бы еще нагляделись в гериатрической палате, – горделиво сказала сестра.

– Ну, хоть бедной бабуне Барнакл повезло, бог уберег от такого зрелища.

Мисс Тэйлор ради Алика Уорнера, как могла, старалась воспринимать и запоминать. Но смерть бабуни Барнакл, ее собственные боли и шумное вторжение долгожительниц – вместе это было слишком. К ночи она расплакалась и боялась, чтобы не заметила сестра, не доложила бы, что ей не по силам наутро ехать к мессе, которую они с мисс Валвоной заказали за упокой души бабуни Барнакл: у нее ведь не было родственниц и некому было ее оплакивать.

Мисс Тэйлор уснула и, проснувшись среди ночи от разламывающих болей, притворилась, что спит, и обошлась без укола. И на следующее утро в одиннадцать часов мисс Валвону и мисс Тэйлор прикатили на креслах в больничную часовню. С ними были еще три бабуни из их палаты, не католички, но по-разному приверженные бабуне Барнакл: любовью ли, презрением, отвращением или жалостью.