Редьярд Киплинг - Свет погас

- Будет - но от этого не легче! Конечно, я могу съездить и попытаться что-то сделать. Мне трудно себе представить, чтоб разумная женщина отказалась от Дика.

- Вот и внуши это его девице. Я своими глазами видел, как ты уломал злобную махдистскую ведьму и она щедрой рукой отсыпала тебе фиников. А то, что предстоит теперь, в десять раз легче. Так вот, к завтрашнему вечеру чтоб духу твоего не было, поскольку мы с Нильгау уже завладеем помещением. Приказ отдан. Изволь выполнять.

- Дик, - спросил Торпенхау на другое утро, - могу я как-нибудь тебе помочь?

- Нет! Отстань. Сколько раз тебе напоминать, что я слепой?

- Может, надо сходить, сбегать, раздобыть, принести чего-нибудь?

- Нет. Убирайся к черту, хватит скрипеть тут сапожищами.

- Бедный малый! - пробормотал Торпенхау. - Видно, в последнее время я засел у него в печенках. Нужно, чтоб он слышал подле себя легкие женские шаги. - И продолжал громко: - Что ж, превосходно. Ежели ты такой самостоятельный, я уеду дней на пять. Простись же со мной. О тебе позаботится домоправитель, а мои комнаты займет Беркут.

Дик сразу помрачнел.

- Но ты вернешься хотя бы через неделю? Я знаю, что стал вспыльчив, но без тебя мне никак не обойтись.

- Разве? Вскоре ты будешь вынужден без меня обходиться и порадуешься избавлению.

Дик ощупью вернулся в кресло, недоумевая, что могут значить эти слова. Он вовсе не желал, чтоб за ним присматривал домоправитель, но и нежные заботы Торпенхау были ему в тягость. Он сам не знал, чего хочет. Тьма, его окружавшая, не рассеивалась, а нераспечатанные письма Мейзи вконец обветшали и истрепались, потому что он не выпускал их из рук. Он уже никогда в жизни не прочитает их своими глазами; но Мейзи могла бы написать еще, и это принесло бы новое утешение. Нильгау сделал ему подарок - комок мягкого ярого воска для лепки. Он решил чем-нибудь занять Дика. Несколько минут Дик ощупывал и мял воск пальцами.

- Ну на что это похоже, в конце-то концов? - сказал он удрученно. Возьмите назад. Вероятно, то обостренное осязание, которое дано слепым, я обрету в лучшем случае лет через пять - десять. Кстати, вы не знаете, куда это уехал Торп?

Нильгау ответил, что не знает.

- Но мы поживем у него, покуда он не вернется. Может, тебе нужна наша помощь?

- Сделайте милость, оставьте меня. Только не сочтите это неблагодарностью: просто мне лучше, когда я один.

Нильгау тихонько фыркнул, а Дик вновь предался унылым раздумьям и сетованиям на свою судьбу. Он давно уже забыл о своих работах, сделанных в прошлом, и само желание работать его покинуло. Он испытывал к себе бесконечную жалость и находил в своей тихой скорби единственное утешение. Но телом и душой он стремился к Мейзи - только к Мейзи, которая одна могла бы его понять. Правда, разумом он сознавал, что Мейзи, поглощенная собственной работой, останется к нему безразличной. Жизненный опыт подсказывал, что женщины бросают того, кто остался без денег, и когда человек упал, другие топчут его немилосердно.

- Но все же, - возразил Дик самому себе, - она по крайней мере могла бы использовать меня, как я когда-то использовал Бина, - хоть для этих этюдов. Мне ведь не нужно ничего, только бы снова быть с ней рядом, пускай бы даже я при этом знал, что за ней волочится кто-то другой. Бр-р! Я жалок, как побитый пес.

На лестнице чей-то голос затянул веселую песенку:

Когда мы решим уехать, уехать, уехать в дальнюю даль,

Возопят кредиторы, возропщут, заплачут навзрыд,

Пронюхав о том, что покинем мы в будущий вторник свой дом

И из Англии в Индию плаванье нам предстоит.

Потом послышались тяжелые, уверенные шаги, дверь Торпенхау со стуком распахнулась, там яростно спорили, и кто-то заорал во все горло:

- Во, взирайти, мои молодчики, мио раздобыло фляго нуово патенто фирмо, высоко сорто - каково? Само через себя сразу открыто, когда надо.

Дик вскочил. Он сразу узнал знакомый голос. "Это Кассаветти вернулся с континента. Теперь я знаю, что побудило Торпа уехать. Где-то уже дерутся, а я... я никому не нужен!"

Нильгау тщетно требовал тишины.

- Это он ради меня старается, - сказал Дик с горечью. - Птички собираются улетать и не хотят, чтоб я об этом проведал. Я слышу голоса Мортена из Сэзерленда и Маккея. Там у них целое сборище, добрая половина лондонских военных корреспондентов, а я... я никому не нужен.

Спотыкаясь, он побрел через лестничную площадку и ввалился в квартиру Торпенхау. Сразу же он понял, что там полным-полно людей.

- Где дерутся? - спросил он. - Неужто наконец на Балканах? Тогда почему никто мне об этом не сказал?

- Мы полагали, что тебе это не интересно, - ответил Нильгау в замешательстве. - А воевать будут в Судане, дело известное.

- Вот счастливцы! Позвольте, я посижу здесь и послушаю ваши разговоры. Валяйте без стеснения, я не стану вас смущать, как череп на пиру... Кассаветти, ты где? Я слышу, ты насилуешь английский язык по-прежнему.

Дика усадили в кресло. Он услышал, как зашелестели военные карты, и разговор возобновился, пленяя его воображение. Все говорили разом, толкуя о цензуре, о железнодорожных линиях, о перевозочных средствах, о снабжении питьевой водой, о стратегических способностях генералов - и все это в таких выражениях, от которых доверчивые читатели пришли бы в ужас, - вызывающе, самоуверенно, презрительно, с громовым хохотом. Все ликовали, уверенные, что война в Судане вот-вот разразится. Так утверждал Нильгау, и следовало быть начеку. Беркут уже успел послать в Каир телеграмму, требуя лошадей; Кассаветти умудрился выкрасть заведомо ложный список колонн, которым якобы в самые ближайшие дни будет отдан приказ выступить, и громко прочитал этот список, прерываемый издевательскими выкриками, а потом Беркут представил Дику какого-то никому не известного художника, которого Центрально-южное агентство намеревалось послать в район военных действий.

- Это его боевое крещение, - сказал Беркут. - Посоветуй ему что-нибудь полезное - к примеру, как ездить верхом на верблюдах.

- Ох уж эти верблюды! - возопил Кассаветти. - Не миновать мне снова выучать садить себя в седло, а я себя избаловал. Во, мои молодчики, я через истинно знаю все военно плано. Первиссимо выступят Аргалширо-Сэзэрлендски королевски карабинери. Так говорил верный людо.

Взрыв хохота заглушил его слова.

- Сядь и нишкни, - сказал Нильгау. - Даже в военном министерстве еще нет списков.

- А будут ли брошены части на Суакин? - спросил кто-то.

Тут галдеж усилился, возгласы перемешались, и можно было расслышать лишь обрывки фраз:

- Много ли египетских войск отправят туда?

- Помогай бог феллахам!..

- Через Пламстерские болота проходит железная дорога, там движение налажено.

- Теперь наконец-то проложат линию от Суакина до Берберы...