Кобо Абэ - Вошедшие в ковчег

— Да, неплохо. У вас есть все основания стать членом экипажа. — Продавец насекомых нажал на кнопку «пауза». — Капитан, возьмите у него карточки в качестве вещественного доказательства.

— Так не пойдет. — Зазывала проделал пальцами немыслимые манипуляции, и в один миг пачка карточек таинственно исчезла из-под самых моих рук. — Магнитофонной записи, я думаю, вполне достаточно.

— Ладно, так и быть. Перейдем к следующему? — Продавец насекомых сцепил руки и взглянул на женщину.

— Не хочу, не буду ничего рассказывать. — Лицо ее буквально окаменело, словно его накрахмалили.

— Почему?

— Стыдно.

— Раз стыдно, значит, есть что дать в залог. Ну-ну, не ломайся.

Я неожиданно начал пьянеть. Во мне боролись два чувства — протест и надежда, я был не в силах взглянуть женщине в глаза. В висках стучало так, будто у самого уха работал насос.

— Не в том смысле. Мне стыдно потому, что нечего рассказывать.

— Прекрасно, освободим ее от этой обязанности, — пришел на помощь зазывала. Может быть, у них общая тайна, в которую нельзя посвящать посторонних? — Так или иначе, девочке не следует выходить без провожатого.

— Почему?

— Потому что один из сборщиков по векселям, которые охотятся за мной, спит и видит взять ее в залог. Ну ладно, вернемся к тому, с чего начали. Мы рассказали о «хвостах», которые за нами тянутся, и таким образом обнажились друг перед другом... Капитан, скажите честно, что это за странный человек, который следовал за мной по пятам?

Продавец насекомых устроился на парапете и сильно подался вперед. Алкоголь, видимо, притупил боязнь высоты. Женщина отвела руки за спину и оперлась на них — до этого она обнимала свои колени. И без того короткая юбка теперь вообще казалась обмотанной вокруг шеи. Взгляды всех троих скрестились на мне.

— Я и правда не знаю. Даже представить себе ничего подобного не мог, пока не услышал от тебя... Я буквально потрясен... Хотя кое-какие подозрения у меня были, что-то даже припоминается... Но я всегда думал, что это крысы... Расскажи-ка поподробнее, что ты видел.

— Сначала вы расскажите. Объяснить как следует я все равно не сумею.

— Чего ты упрямишься? — Продавец насекомых, до этого раскачивавшийся взад и вперед, теперь стал качаться из стороны в сторону. — Нужно доказать Капитану, что он не зря пустил нас на корабль.

— Комоя-сан, поосторожнее, не упадите, — предостерегла женщина. Продавец насекомых замер, точно его отключили от сети.

— Мой рассказ — короткий. Из дальнего прохода кто-то за мной подсматривал. Я погнался за ним, вот и всё.

— Это на самом деле был человек?

— Кто же еще, если не человек? Таких огромных крыс не бывает.

— Честно говоря, я уже давно чувствую, что кому-то удалось тайком проникнуть сюда. Но для человека слишком уж проворен. Что-то мелькнет перед глазами, не успеешь приглядеться — исчезло. Видимо, центральное зрение у меня хорошее, а боковое — слабое. Может быть, поэтому мне бывает трудно разобрать — крыса пробежала или человек.

— Разве крысы бывают в туфлях и куртке? Но проворный — это верно. И в расположении ходов, кажется, здорово разбирается. Очень уж он уверенно носится по всему лабиринту, из любого тупика находит выход. Привык, наверное.

— Докуда ты добрался?

— Трудно объяснить. Я не уверен, что смог бы повторить маршрут. Два раза спускался по лестницам, а потом все время поднимался. В двух местах были каналы для отвода воды, причем второй — широкий и глубокий, почти как река.

— Ты дошел до того места?

— Да, и там потерял этого типа. Думал, уже настигаю, но вдруг он исчез. Представить себе не могу, как ему удалось преодолеть этот широченный поток. Наверное, кроме этого входа здесь есть и другие, а, Капитан?

— Я не очень хорошо знаю дальний конец каменоломни.

— Вы не знаете, а те, что поселились в том конце, нашу часть изучили превосходно. Это никуда не годится.

— Неприятный запах, не чувствуете? — Женщина прикрыла ладонью нос и рот.

— Чувствую.

— Перед самым каналом штрек сильно сужается, там как раз конец каменоломни, — стал объяснять я. — Я все равно собирался заблокировать тот проход. Трудно поверить, что у них хватило духу проделать весь этот тяжелый путь, который даже по прямой в оба конца не меньше шести километров, да к тому же на каждом шагу обрывы, котлованы, лестницы. Мне и в голову не могло прийти, что эти типы способны добраться до моего конца каменоломни.

— Типы, говорите? Кто же это?.. Мне кажется, вы догадываетесь.

— Во всяком случае, серьезного беспокойства они не доставят. Это небольшая группка стариков, которая называет себя «отряд повстанцев».

— Против чего же они восстают? — Замерший в напряженной позе продавец насекомых вскинул голову. Очки соскользнули у него с носа. Правый глаз слезился.

— Против мусора. Им лет по семьдесят пять — обычные мусорщики.

— Неужели эти мусорщики поселились здесь, в заброшенной каменоломне?

— Да нет. Они работают на мусорной свалке. А до нее отсюда больше трех километров. Это та самая свалка, на которую вы обратили внимание, Комоя-сан, — сказал я, впервые называя продавца насекомых по имени и чувствуя некоторое замешательство оттого, что в наших отношениях произошли изменения. — Мы ее видели, когда ехали сюда кратчайшей дорогой. Помните, она высилась как утес...

— Может, это свалкой и пахнет, — опять принялась за свое женщина.

— Что же приходят сюда вынюхивать эти подметалы? — не успокаивался зазывала. — Тому, кто сбежал от меня, вряд ли могло быть семьдесят пять лет.

— А вдруг это один из их руководителей. Вожаки у них, возможно, помоложе.

— И большой это отряд?

— Человек тридцать пять — сорок. Работают только глубокой ночью, и поэтому увидеть их почти невозможно. Выстроившись в ряд, они метут улицы, распевая хором военные марши.

— Мрачные, должно быть, типы.

— Но мне не приходилось слышать жалоб, что их песни мешают спать по ночам. Может быть, ветер и шарканье метел заглушают пение?

Мы все, кроме женщины, сильно опьянели от пива.

Об «отряде повстанцев» писала даже местная газета, так что в наших краях все о них знают. Вначале это было просто движение за сбор пустых банок, инициаторами которого выступили несколько стариков. Вскоре у них появились единомышленники, и движение стало расцениваться как стремление к возрождению общества, в котором стоило бы жить. В дальнейшем старики объединились в организацию, ввели специальную форму, даже придумали значок в виде двух скрещенных метел. И вот группа стариков (средний возраст — семьдесят пять), затянутых в темно-синюю форму, напоминающую военно-полевую, глубокой ночью, когда все люди спят, стала мести улицы — до самого рассвета. Они работают по ночам, скорее всего потому, что страдают бессонницей, ну и, кроме того, не хотят беспокоить горожан. Представляю себе, как, выстроившись в ряд и тихонько напевая старые военные марши, они медленно продвигаются вперед, размахивая в такт метлами, и их тень в свете фонарей выглядит огромной сороконожкой. Картина жутковатая. Кажется, эти военные марши обсуждались в муниципалитете. Но один из его членов всё уладил, заявив, что в песне «Сколько сотен ри [9] Ри — мера длины, равная 3,927 км. до родной страны...» говорится только о тоске солдат по родине и отождествление ее с военным маршем — выдумка Союза учителей. Еще «повстанцев» обвиняли в том, что они собирают деньги в районах, где ведут уборку. Но это было опровергнуто справедливым доводом: идет сбор пожертвований на сооружение дома для престарелых, который старики построят собственными руками, — обычная практика, отвечающая здоровым чувствам граждан, которые стремятся таким образом восполнить недостаток внимания к пожилым людям. А город Китахама благодаря «повстанцам» сияет чистотой. По его улицам можно даже ходить босиком, не запачкав ног. Кроме того, он выделяется еще и тем, что потребление синтетических моющих средств сведено здесь к минимуму. Городские власти даже приветствуют деятельность «отряда повстанцев».