Кобо Абэ - Стена

— И поэтому что произошло?

— И поэтому... — начал Рыбий Глаз, правда, теперь уже совсем другим, нерешительным голосом. — И поэтому все названные им имена, как я полагаю, являлись вымышленными, взятыми им с целью совершения всех его преступлений...

— Во всем сказанном вами невозможно обнаружить никаких доказательств того, что настоящее имя обвиняемого не Карма, — впервые высказал разумную мысль математик.

— Видимо, так, — совсем пал духом Рыбий Глаз.

Послышался голос вновь закашлявшегося юриста:

— Инцидент становится все более загадочным. В самом деле, Картэ, Артэ, Арма, Акума — все эти имена весьма сходны по звучанию с именем Карма. Не исключено, что первый свидетель просто ослышался, когда обвиняемый называл себя Карма.

— Нет, это совершенно невозможно. Во время войны я служил на наблюдательном пункте противовоздушной обороны. В своем слухе я абсолютно уверен.

— И все же, имя обвиняемого осталось невыясненным. Может быть, следует вызвать восьмого свидетеля?

— Но свидетелей всего семь, — будто извиняясь, сказал Рыбий Глаз.

— Да, ситуация осложняется. И поэтому ваш ответ, что количество свидетелей ограничено семью, нас не устраивает.

— Видите ли, тех, кого нет...

— Да что там — легче рожать, чем готовиться к родам, — рискнем. Ну что ж, попытаемся. — И закричал во все горло, да так, что чуть голос не сорвал: — Восьмой свидетель!

Воцарившееся молчание гремело громче только что раздавшегося крика.

— Хм, кто-то, кажется, ответил?

— Да, — сказал один из философов.

— Нет, — сказал другой философ.

— Не пойму, кто из вас прав. Надо спросить у самого восьмого свидетеля. Восьмой свидетель, если это вы отозвались, скажите «да», если не отозвались, скажите «нет», но теперь постарайтесь произнести это отчетливее.

— Да, — ответил кто-то еле слышно. Это был слабый, скорее всего, девичий голос. И принадлежал он, я все-таки вспомнил, девушке из закусочной.

— О-о, — раздалось со всех сторон.

— Видите, попытка удалась! — радостно воскликнул юрист. — Задаю вам первый вопрос: знаком ли вам обвиняемый?

— Да.

— Следовательно, вы как свидетель вызваны в суд правильно?

— Да.

— Вот так-то, пытаться всегда следует.

— Да.

— Это не вопрос. Свидетель обязан лишь давать показания. Как имя обвиняемого?

— ...

— Неужели не знаете?

Вместо ответа девушка тихо разрыдалась. Юрист растерянно сказал:

— Не нужно плакать, не нужно плакать.

Однако девушка из закусочной продолжала лить слезы, и математик сердито сказал:

— Если вы не перестанете плакать, мы выведем вас из зала суда! Вас вызвали в качестве свидетеля, и было бы странно, если бы вы не знали имени обвиняемого, согласны?

Девушка всхлипнула в последний раз и сказала дрожащим голосом:

— Обвиняемый... — Тут она снова горько разрыдалась. Верно, потому, что ей пришлось употребить непривычное для нее слово «обвиняемый», злорадствовал я.

— Я же предупреждал, что плакать нельзя! — снова закричал математик. — Так что же обвиняемый?

— Обвиняемый сегодня утром пришел в закусочную и ел хлеб.

— Затем?

— Обвиняемый съел хлеб.

— Своровал его! — пронзительным голосом завопил юрист.

— Нет, — пожала плечами девушка, — аккуратно расплатился и ушел.

— Глупости какие-то, — разочарованно сказал юрист.

— Но до этого...

— Если что-то было до этого, почему же вы сразу не сказали? Значит, все-таки своровал! — радостно воскликнул юрист.

— Нет. — Девушка говорила в нос.

— Так что же тогда случилось?

— Обвиняемый подошел к кассе, чтобы расписаться в кредитной книге.

— Хотел сплутовать, наверное?

— Нет, все постоянные посетители это делают.

— Хм, и что, в таком случае, произошло?

— Он начал рыться в карманах.

— Неужели пистолет?

— То, что искал, он так и не нашел и спросил у меня.

— Что спросил?

— Свое имя.

— Имя?

— Да, но я его тоже не знала.

— Я тоже не знаю. Действительно, странный случай. Что все это значит?

— Я... — Голос девушки дрожал от волнения. — Я думаю, обвиняемый где-то, наверное, потерял свое имя.

Зал содрогнулся от оглушительного хохота. Плач девушки достиг самой высокой ноты — он был похож на звон проводов, пронзающий рев бури. А смех не смолкал и становился все громче и громче.

Я воспринимал его уже не как смех, а как нечто, напоминающее шум в ушах после бессонной ночи. Голова пылала, — казалось, из пор вот-вот брызнет кровь. Я чувствовал, как под моими ногами ходит пол. Какой позор!

— Ничего смешного! — закричал первый юрист, который был уже мертв. — Видите, что вы натворили, — мне пришлось ожить! Понимаете, до какой степени важно то, что здесь происходит?

От этих слов безудержный смех вдруг растаял в мгновение ока, как кусочек сахара, брошенный в горячий чай. И слышались лишь тихие, приглушенные рыдания девушки — точно легкая замутненность от растаявшего сахара.

— Можно с полным основанием предполагать, что обвиняемый где-то потерял или утратил свое имя, — необычайно громко прозвучал в наступившей тишине голос юриста.

— Тогда поведение обвиняемого, называвшего одно имя за другим, можно считать вполне мотивированным, — со злостью сказал Рыбий Глаз.

— Я тоже так думаю, — сказал второй юрист.

— Согласен, — произнес один из философов сонным голосом. — Первый свидетель заявил, что обвиняемый был задержан на месте преступления; пятый свидетель заявил, что обвиняемый — Карма, и, следовательно, он имеет алиби; восьмой свидетель утверждает, что обвиняемый потерял имя. На первый взгляд эти показания как будто противоречивы, но фактически они не противоречат друг другу. О них можно говорить как о вполне логичных. С точки зрения диалектики противоречие между первым и пятым показаниями устранено восьмым.

Кто-то зааплодировал. Но всего лишь один человек.

— Вот именно, — сказал второй философ. — Таким образом, обвиняемый виновен, виновен и в то же время невиновен, невиновен. Согласно теории познания, проблема, с которой мы столкнулись, носит, видимо, субъективный характер.

— Нет, — хрипло сказал математик. — Математика и только математика. Прибегнув к аксиоме, вернем проблему в русло реальности!

— Поэтому, — поспешно перебил его второй юрист, — я хочу рассмотреть ее еще более реалистично, то есть — юридически. Обвиняемый утратил свое имя и теперь имени не имеет, мы же не можем применять закон к человеку, у которого нет имени. Отсюда вывод — мне представляется, что мы не имеем права судить обвиняемого.

В двух противоположных концах зала возникло необычайное волнение. В одном выражали радость, в другом — неодобрение. Крики в обоих концах все усиливались, потом начали сближаться, сошлись вплотную и наконец, слившись воедино, захватили весь зал. Я почему-то совсем успокоился.