Дж Кутзее - Осень в Петербурге

- Да, о преступных связях вашего сына нам известно.

Он пожимает плечами.

- Быть может, не столь уж и преступных. И, быть может, не о связях, но только о дружбе. Однако оставим это. Решение этого вопроса суду уже не подлежит.

- Известно ли вам, куда направился отсюда Нечаев?

- Не имею представления.

- Покажите ваши документы.

Он вручает офицеру паспорт - свой, не исаевский. Офицер прячет паспорт в карман и надевает фуражку.

- Вам надлежит явиться завтра утром в участок на Садовой и дать полные показания. В дальнейшем будете являться в тот же участок каждодневно перед полуднем, вплоть до последующих распоряжений. Петербург покидать запрещается. Вам все ясно?

- И на чей же счет я буду здесь жить?

- Это меня не касается.

Он делает своему спутнику знак вывести арестованную. И уже у дверей квартиры чухонка, так и не произнесшая до этой минуты ни слова, вдруг начинает артачиться.

- Я проголодалась! - жалобно произносит она и, когда полицейский хватает ее за руку, чтобы насильно вывести из дверей, упирается ногами в пол и цепляется за косяк. - Я проголодалась, дайте мне какой-нибудь еды!

Нечто стонущее, отчаянное слышится в ее крике. И хоть Анна Сергеевна стоит к чухонке ближе всех, просьба ее несомненно обращена к Матрене, которая уже вылезла из кровати и стоит, сунув в рот большой палец и наблюдая происходящее.

- Я принесу! - говорит Матрена и стремглав кидается к буфету. Она возвращается с краюхой черного хлеба и огурцом, принесла она и свой кошелечек.

- Берите все! - возбужденно выпаливает она и сует в руки чухонки еду вместе с деньгами. Затем отступает назад и, вскинув голову, приседает в странном старомодном реверансе.

- Никаких денег! - протестует полицейский, заставляя девочку взять деньги назад.

Ни слова благодарности от чухонки, которая после мгновенной вспышки непокорства снова впадает в оцепенение. Как будто из нее выбили всю ее живость, думает он. Действительно ли они били ее - или учинили нечто похуже? И Матрена как-то догадалась об этом? В том-то и кроется причина ее жалости? Но что может знать ребенок о подобных вещах?

Как только полицейские уходят, он возвращается к себе, задувает свечу, составляет ее вместе с иконами и портретами на пол и снимает расстеленный поверх туалетного столика трехполосый флаг. Затем возвращается в соседнюю комнату. Анна Сергеевна сидит около Матрены с шитьем. Он швыряет флаг на постель.

- Если я стану сейчас разговаривать с вашей дочерью, я определенно вспылю снова, - произносит он, - а потому спросите ее от моего имени, как это попало в мою комнату.

- О чем вы? Что это такое?

- Спросите у нее.

Анна Сергеевна расправляет флаг на постели. В нем около метра длины, очевидно, им немало попользовались, ибо краски - белая, красная и черная вертикальные полосы равной ширины - потускнели и выцвели. Где они им размахивали - в комнатушке над заведением Madame la Fay?

- Чей это флаг? - спрашивает Анна Сергеевна.

Он молчит, ожидая ответа девочки.

- Народный. Флаг народа, - неохотно отвечает она наконец.

- Ну, довольно, - говорит Анна Сергеевна и целует дочь в лоб. - Спать пора.

И она задергивает занавесь, не оставляя ни щелки.

Пять минут спустя Анна Сергеевна заходит к нему со сложенным в несколько раз флагом в руках.

- Извольте объясниться, - говорит она.

- Вы держите в руках флаг "Народной расправы". Флаг мятежа. Если вам угодно узнать, что означает каждый из этих цветов, могу объяснить. Или спросите Матрену, уверен, она это тоже знает. Я и вообразить не могу поступка более дерзкого и обличающего, нежели выставление этого флага напоказ. Матрена в мое отсутствие расстелила флаг у меня в комнате, где его могли увидеть полицейские. Уж не помешалась ли она?

- Не смейте так о ней говорить! Откуда ей было знать, что придет полиция? А флаг - если это такая опасная вещь, я просто сожгу его сию же минуту.

- Сожжете? - изумленно спрашивает он. Как просто! Почему он не сжег синее платье?

- И позвольте сказать вам еще одно, - добавляет она, - этим все и должно закончиться, навсегда. Вы втягиваете Матрену в дела, которыми ребенку заниматься не пристало.

- Более чем согласен. Однако втягиваю ее не я. Нечаев.

- Не вижу разницы. Не будь здесь вас, не было бы и Нечаева.

15

Подполье

За ночь высыпал снег. При выходе на улицу его ослепляет внезапная белизна. Он застывает на месте, опускает лицо, охваченный ощущением, что мир перед ним закружился, и закружился странно - не слева направо, но сверху вниз. Он чувствует, что если сделает хотя бы шаг, то непременно повалится.

Все это может быть только прелюдией припадка. Припадок вот уж несколько дней как возвещает о своей близости - приступами головокружения и сердцебиения, утомления и раздражительности, - возвещает, но не приходит. Если, конечно, не считать припадком состояние, в котором он пребывает последнее время.

Стоя у подъезда шестьдесят третьего нумера, он, занятый тем, что творится внутри него, ничего вокруг не видит и не слышит, пока кто-то не берет его с силой за руку. Вздрогнув, он открывает глаза. Перед ним стоит Нечаев.

Нечаев, оскаливая зубы, ухмыляется. Карбункулы его полиловели от холода. Он пытается высвободиться, но Нечаев лишь ухватывает его руку покрепче.

- Нелепая бравада, - говорит он. - Вам следовало бы покинуть Петербург, пока еще есть возможность. Здесь вас схватят наверно.

Нечаев разворачивает его, держа одной рукой за плечо, а другой за запястье. Они идут по Свечной бок о бок, точно упирающаяся собака с хозяином.

- Впрочем, вам, вероятно, и хочется в душе, чтобы вас схватили.

На Нечаеве черный треух, уши которого взлетают, когда он трясет головой. Он произносит нарочито терпеливым, напевным тоном:

- Вы вечно приписываете людям превратные побуждения. А люди вовсе не таковы. Ну подумайте сами, зачем мне желать поимки и тюрьмы? И кому, кроме того, придет мысль приглядываться к паре вроде нас с вами, к отцу и сыну на прогулке? - и Нечаев обращает к нему лицо, украшенное самой что ни на есть добродушной улыбкой.

Они достигают конца Свечной, Нечаев легким нажимом плеча указывает, что следует повернуть направо.

- Вы хоть отдаленно представляете себе, что приходится сейчас выносить вашей подруге?

- Подруге? Вы про чухонку? Она не сломается, я в ней уверен.

- Вы заговорили бы по-другому, если б ее увидели.

- А вы ее видели?

- Полицейские приводили ее в дом, чтобы она указала им на меня.

- Ну и пусть, я за нее не боюсь, она отважна и долг свой знает. Успела она перемолвиться с дочерью вашей хозяйки?

- С Матреной? О чем?

- Да ни о чем, так просто. Она любит детей. Она ведь и сама ребенок очень простодушный и очень прямой.

- Меня допрашивала полиция. И еще будет допрашивать. Я ничего не утаил. Я и впредь утаивать не собираюсь. Предупреждаю, использовать Павла как орудие против меня я вам не позволю.