Гума Ла - И нитка втрое скрученная

Ветер успокоился, и дождь теперь опять ровно барабанил по кровле. Муха, захваченная зимой врасплох, сонно проползла по рассохшейся обшивке на стене и запнулась в самом низу, у пыльного плинтуса. Она обшаривала комнату мириадами своих глаз, и в полумраке чуть поблескивали ее радужные крылышки. Поколебавшись, она оторвалась от стены и, прожужжав в крутом вираже, села на ящик между кроватями. Почистила крылышки, перепрыгнула через горку стряхнутого с сигареты пепла и остановилась, умываясь передними ножками. Казалось, она дрожит от холода. Затем она снова снялась с места, описала петлю над кроватью, где сидел дядя Бен, и понеслась на тусклый свет из крохотного оконца. Она ударилась о стекло и стала падать вниз, но выровнялась и, прогудев над ухом Чарли, уселась ему на рукав. Он смахнул ее, и она, покружившись, снова опустилась на ящик. Она осторожно поползла по крышке ящика, наткнулась на каплю пролитого вина, отпрянула, потом погрузила в нее хоботок и принялась пить.

Дядя Бен говорил:

- ...так-то вот. Просто не знаю, что это, Чарли. - Он уже был во власти печали, вина в первой бутылке заметно поубавилось, оставалось меньше чем на четверть.

Чарли сказал, подняв бутылку и опоражнивая ее себе в банку, в то время как дядя Бен откупоривал вторую:

- К нам на трубопровод пришел один новенький из города. Знаешь, что он говорил? А уж он знает, он всегда читает газеты и все такое. Он говорил: бедные вовсе не должны быть бедными. - Чарли взял вторую бутылку и долил, чтобы в обеих банках было поровну. - Он говорит, если б бедные собрались все вместе и захватили все, что есть в этом чертовом мире, никакой бы бедности больше не было. Просто смех разбирает, послушаешь, а ведь похоже, так оно и есть... - сказал Чарли.

Он продолжал, воодушевляясь:

- А дальше этот новенький говорит, если б, мол, все имущество на свете распределить поровну между людьми, всем бы хватило жить припеваючи. Он считает, что люди должны объединиться и взять все себе.

Дядя Бен нахмурился и неодобрительно покачал головой.

- Это уж греховно звучит. В Библии сказано: "Не пожелай добра ближнего своего".

- ...твою Библию! - сказал Чарли. - Этот парень знает, что говорит, так я полагаю.

- Я наслышался таких разговоров, - сказал дядя Бен. - Это штучки коммунистов. Разговоры против властей.

- Слушай, - сказал Чарли, когда они выпили еще по одной. У него развязался язык. - Слушай, дядя Бен, однажды я зашел за Фридой в дом к тем людям, у которых она работает, чистит там и намывает. Черт, вот у них дом так дом, ей-богу, огромный, что твоя ратуша, не вру. Ну так вот, и там эта старая шлюха с рыжими волосами и толстым задом и ее муженек обжираются за столом длиной в милю, а на столе модные подсвечники и все такое прочее... А такой, как я, и коснуться не смей парадной двери. Тебе положено идти с черного хода! Жрут за шикарными полированными столами жаркого до отвала и всякие такие вещи, - Чарли насупился и глотнул из банки. - В Библии говорится также: "Возлюби ближнего своего". Слышал такое, когда еще сопляком ходил в воскресную школу.

Муха опрокинулась на спину и теперь тонула в лужице вина. Скрюченные ножки беспомощно колотили по воздуху, крылья прилипли. Шум дождя за стеной перешел в тонкий шипящий свист, как при утечке газа. Чарли протянул руку и смахнул муху на пол. Она и там не переставала барахтаться. В родительской спальне закашлялся отец. После этого он долго дышал с присвистом, как худые кузнечные мехи.

Дядя Бен тихо сказал:

- Просто не знаю, Чарли, малыш. Может, вы, молодежь, знаете лучше моего, конечно. - Он говорил печально, будто сквозь слезы, и потряс вытертой, как старое шерстяное одеяло, головой, чтобы поймать ускользнувшую мысль. За спинами у них, оплакиваемый мелко сеявшей изморосью, угасал худосочный день. Чарли еще раз разлил по банкам, когда они услышали, как скрипнула и захлопнулась дверь на кухню.

- Ма, - сказал Чарли.

Это действительно была она. Мать заглянула в дверь.

- Ну как отец? - спросила она, увидела дядю Бена, и лицо у нее стало строгим. - О, вот кто у нас.

Дядя Бен робко улыбнулся, перевел взгляд на Чарли и потом сказал:

- Вот, Рахиль, зашел проведать, как дела у Фредерика.

- Гм. - Карие глаза матери, словно два острых ржавых гвоздя, впились в сторону бутылок на ящике: - Я не желаю терпеть здесь никакого пьянства, понятно?

Чарли сказал:

- Да мы просто по маленькой пропустили, ма. Ты не промокла, ма?

Старый жакет был весь покрыт изморосью.

- Немножко. Я переждала самый ливень. Ну, пойду к отцу. - Она скрылась за дверью, и они услышали ее шаги в соседней комнате.

Дядя Бен сказал:

- Мне, пожалуй, пора, так я понимаю.

- Сиди, да сиди ты, - удержал его Чарли, засмеявшись. - Не съест она тебя, не бойся. Тут еще кое-что осталось в посудине. - В кухне хлопнули печной дверцей. - Вот оно. Как раз еще на две.

Дядя Бен взял свою банку и поднял ее. Он чувствовал глубокую тоску, остановившись где-то на полпути, на грани опьянения, перебраться через которую у него не было больше сил. Он сказал:

- Будем здоровы, - деликатно отогнув грязный мизинец, с осторожностью поднес банку ко рту и выпил.

- Будем здоровы, - ответил Чарли и проглотил свое залпом.

Вино ударило в голову и навело на грубо чувственные мысли, он откинулся на кровать и стал думать о Фриде, пытаясь вызвать в воображении очертания ее фигуры, ее груди, ног, бедер, но ничего не получалось, не возникала она, как Чарли, уже в полудреме, ни силился ее себе представить.

Дядя Бен поднялся, аккуратно свернул комбинезон, подобрал свою шляпу и вышел в кухню, едва заметно пошатываясь, тщательно стараясь держать тело прямо, будто это была дорогая мебель, которую боже упаси за что-нибудь задеть и поцарапать.

В кухне стоял терпкий запах трав, матушка Паулс заваривала кипятком какое-то месиво. Она, не отрывая глаз от работы, сказала:

- Вот, принесла для Фреда трав. Вдруг поможет.

Дядя Бен покрутил носом и сказал:

- Jа, травы хорошие. Я вот помню, когда одно время меня мучили колики...

Матушка Паулс не дала ему кончить:

- Никогда тебя не мучили никакие колики. Не болтай чепухи.

- Тогда было такое чувство, будто это колики, - сказал дядя Бен, хмурясь и покачиваясь, как дерево на ветру. Ему было не по себе в присутствии матушки Паулс. Он сказал: - Ну, пожалуй, я пойду. - Он икнул и поспешно прикрыл свои мягкие полные губы ладонью.

- Погоди, куда уж ты пойдешь, - сказала она. - Поешь чего-нибудь. - Она пронзила его одним из своих уничтожающих взглядов, и он весь съежился.

- Ты, поди, дома-то не очень готовишь себе горячее.

- Да ничего, Рахиль, - сказал дядя Бен, прижимая к себе шляпу и свернутый комбинезон. - Я не хочу здесь болтаться, тебе мешать.

- Я всегда говорила, что тебе надо жениться. Возьми себе жену.