Франсуа Ларошфуко - Мемуары

Не был он удачливее, да и служили ему не лучше также в Гиени: нелады между принцем Конти и г-жой де Лонгвиль, усилив распри в Бордо, явились удобным предлогом для всякого, кто хотел отмежеваться от Принца. Некоторые города, например Ажен, открыли ворота войскам короля, а народ Периге пронзил кинжалами своего коменданта Шанло и прогнал прочь гарнизон Вильнев-д'Аженуа, где укрылся маркиз Теобон, оказался единственным городом, решившим сопротивляться, и он проявил при этом такую доблесть, что графу Аркуру пришлось снять осаду. После этой небольшой неприятности граф недолго оставался в Гиени, то ли потому, что и в самом деле не доверял двору, или, может быть, так как решил, что, утвердившись в Бриссаке, Филиппсбурге и Эльзасе, сможет там заложить для себя основы уверенного и независимого положения, и, отбыв из своей армии, как человек, опасающийся ареста, со всей возможной поспешностью направился в Филиппсбург.

Тем временем болезнь Принца усиливалась, и хотя она была очень тяжелой, все же не повела к роковому исходу, как это случилось с г-ном де Шавиньи, который в происшедшем между ними крайне резком объяснении заразился от Принца горячкой и по истечении немногих дней умер. Его злоключения, однако, не окончились вместе с жизнью, и смерть, которая должна класть предел всякой злобе, оживила ее, казалось, в его врагах. Ему вменили в вину едва ли не все, какие только можно представить себе, преступления, его обвинили даже в том, что за спиной Принца он выслушал предложения, сделанные ему двором через аббата Фуке, и пообещал склонить Принца пойти на уступки в тех пунктах, от которых тот никоим образом не должен был отступаться. А между тем достоверно известно, что г-н де Шавиньи свиделся с аббатом Фуке по распоряжению самого Принца, Пустили по рукам и списки с перехваченного письма аббата Фуке, в котором тот сообщал двору, что Гула намеревается убедить Месье отделиться от Принца, если тот не примет предлагаемые ему условия мира, а поскольку Гула находился в полнейшей зависимости от г-на де Шавиньи, то и на последнего пало подозрение в том, что он был причастен к этим переговорам и одновременно предавал Принца и двору, и герцогу Орлеанскому.

Тогда же, когда г-н де Шавиньи умер в Париже, в Понтуазе умер герцог Буйонский. {57} Это было чувствительною потерей для обеих партий. Он располагал возможностью содействовать заключению мира и более, чем кто-либо иной, достигнуть установления взаимного доверия между кардиналом Мазарини и Принцем и подписания того соглашения, над которым старательно трудился секретарь кабинета Ланглад. Смерть герцога Буйонского должна была бы уже сама по себе исцелить людей от честолюбивых стремлений, отвратить их от стольких планов, которые они измышляют ради осуществления своих далеко заходящих замыслов. Честолюбие герцога Буйонского подкреплялось всеми качествами, долженствовавшими обеспечить ему успех. Он был доблестен и в совершенстве знал военное дело. Он обладал красноречием доходчивым, естественным, пленяющим; ум у него был ясный, изобретательный, способный разобраться в самых трудных делах; суждения - здравы; способность распознавать сущность вещей - поразительна, и он выслушивал подаваемые ему советы с мягкостью, со вниманием и с особого рода благожелательностью, и казалось, что он принимает свои решения, извлекая пользу из доводов, приводимых ему другими. Однако все эти великие достоинства часто бывали ему бесполезны из-за упрямства его судьбы, почти всегда противившейся его рассудительности, и он умер в то самое время, когда его заслуги и нужда, которую в нем имел двор, вероятно, взяли бы верх над его несчастливой звездой.

Испанцы покарали долгим и суровым заключением посягательство герцога Гиза на неаполитанское королевство и долгое время оставались глухи ко всем настояниям отпустить его на свободу. {58} И все же они легко пошли в этом навстречу Принцу и в данном случае отступились от одного из своих основных правил, чтобы этой столь необычной для них снисходительностью связать его еще теснее с собою. Итак, герцог Гиз, обретя свободу, когда он меньше всего на нее надеялся, вышел из заточения, обязанный Принцу признательностью и связанный словом принять его сторону. Он прибыл в Париж и, полагая, быть может, что, рассыпавшись перед Принцем в благодарностях и любезностях и несколько раз побывав у него, полностью рассчитался по своим обязательствам, отправился вслед за тем ко двору, чтобы, вопреки своему долгу перед Принцем, отдать себя в распоряжение короля.

Между тем Принц именно тогда начал подготавливать свой отъезд с герцогом Лотарингским, и состояние его дел, действительно, было таким, что осуществление этого замысла стало насущно необходимым, и ему ничего другого не оставалось, как привести его в исполнение. Он видел, что стремление к миру было в Париже слишком всеобщим, чтобы намереваясь ему препятствовать, можно было пребывать там в безопасности, и герцог Орлеанский, который всегда хотел мира и боялся, что присутствие Принца может навлечь на него беду, с тем большей готовностью оказал содействовать его выезду, что он, по его мнению, развязывал ему руки, открывая возможность заключить с двором свое особое соглашение. Но, несмотря на сложившиеся описанным образом обстоятельства, переговоры о мире шли своим чередом, и, покидая во второй раз королевство, {59} дабы устранить повод к продолжению гражданской войны и показать, что Принц домогается не только его удаления, но и кое-чего другого, кардинал Мазарини послал Ланглада к герцогу Ларошфуко, то ли действительно имея намерение договориться, чтобы облегчить себе возвращение, то ли в расчете извлечь для себя известные выгоды, делая вид, что желает мира. Доставленные Лангладом условия были изложены гораздо пространее, нежели предлагавшиеся ранее, и они вполне отвечали тому, чего требовал Принц, но он не преминул отклонить и их, и его рок, завлекший его во Фландрию, дозволил ему увидеть пред собой пропасть только тогда, когда выбраться из нее было уже не в его власти. Наконец, он отбыл с герцогом Лотарингским, {60} предварительно приняв совместно с герцогом Орлеанским оказавшиеся тщетными меры, имевшие целью не допустить, чтобы король был принят Парижем. Но влиятельность его королевского высочества была тогда отнюдь не такою, чтобы взять верх над двором: он сам получил предписание оставить Париж в тот день, когда туда должен будет въехать король, {61} и сразу же подчинился этому, дабы не стать свидетелем народного ликования и триумфа своих врагов.

КОММЕНТАРИИ

Наиболее полным является издание произведений Ларошфуко в серии "Les grands ecrivains de la France": Oeuvres de La Rochefoucauld, nouvelle edition revue sur les plus anciennes impressions et les autographes, et augmentee de morceaux inedits, des variantes, des notices, des notes, des tables ... par L.-D. Gilbert et J. Gourdault. Paris, Hachette et Cie, Les grands ecrivains de la France, 1868-1883, 3 tomes et un album. Первый том, содержащий "Автопортрет", "Максимы" и "Рассуждения на разные темы", вышел в 1868 г., второй ("Мемуары") - в 1874 г., третий ("Корреспонденция") и четвертый (иконография) - в 1883 г. Кроме того, в 1883 г. выпущено Приложение (Appendice) к т. I. Этот труд, предпринятый Л.-Д. Жильбером и Ж. Гурдо, был первым полным научным изданием произведений Ларошфуко и послужил основанием для последующих изданий, в том числе для последнего, дополненного критического издания произведений Ларошфуко в серии "Bibliotheque de la Pleiade": Oeuvres completes de La Rochefoucauld par L. Martin-Chauffier, J. Marchand et R. Kanters. Paris, 1964.