Дэвид Лоуренс - Англия, моя Англия

Нередко, правда, отец призывал Уинифред в Лондон -- он любил, чтобы дети находились при нем. А значит, ей с Эгбертом нужна была квартира в городе, и время от времени молодая чета перебиралась с лона природы в Лондон. Здесь у Эгберта было полно друзей, того же незадачливого племени, что и он сам: этот баловался живописью, тот пробовал сочинять или лепить, третий музицировал. Эгберту не приходилось скучать.

Трех фунтов в неделю, однако же, хватить на это все не могло. Деньги давал отец Уинифред. Ему нравилось давать деньги. Он положил дочери на расходы совсем немного, зато часто делал подарки -- то Уинифред даст десять фунтов, то Эгберту. Так что оба видели в нем главную свою опору. Эгберт не находил ничего особенного в том, что пользуется чьими-то милостями, что за него кто-то платит. Только когда он чувствовал, что из-за денег к нему в семействе относятся чуточку покровительственно, он начинал обижаться.

А там, естественно, пошли дети: прелестная белокурая дочка, маленький одуванчик с пушистой головкой. Ребенка все обожали. Первый раз в семье появилось светловолосое изящное существо, похожее на отца белизной кожи, стройностью и красотой сложения, с движениями танцующими и легкими, точно у феи полевой маргаритки, как оказалось, когда крошка подросла. Немудрено, что Маршаллы души не чаяли в девочке -- ее назвали Джойс. Они и сами не лишены были своеобразной грации, но грации медлительной, тяжеловесной. Все они были коренастые, с сильными, плотно сбитыми телами и немного землистым оттенком кожи. И вот среди них расцвело первоцветом воздушное, тоненькое дитя. Она была сама поэзия, эта малютка.

Впрочем, вместе с нею появились и новые осложнения. Уинифред должна была взять няню. Да-да, непременно. Так постановило семейство. Кому за няню платить? Кому же, как не деду -- ведь отец ничего не зарабатывает. Ну да, няню возьмет на себя дед, как брал на себя все расходы, связанные с родами. В Крокхем пришло глухое ощущение денежного неблагополучия. Эгберт открыто жил на деньги тестя.

После рождения ребенка у них с Уинифред никогда уже не было по-прежнему. Вначале перемена была едва заметна. И все же перемена была. Во-первых, в центре внимания Уинифред оказалось нечто новое. Она не собиралась делать из дочери предмет обожания. Однако ей было присуще то, что в наше время столь часто заменяет матерям нерассуждающую любовь: глубокое чувство долга к ребенку. Уинифред ценила по достоинству очарование своей девочки и относилась к ней с большой ответственностью. Странно, что чувство ответственности могло возобладать в ней над любовью к мужу. Но это произошло. Это часто происходит. Материнский долг занимал в сердце Уинифред первое место, а уж потом, где-то дальше, шел долг супружеский.

Ребенок как бы заново замкнул ее в круге родной семьи. Родители, она сама, ребенок -- вот что составляло для нее святую троицу на земле. Муж? . . Да, она его все еще любила. Но любовь была для нее чем-то несерьезным. В ней с первобытной силой развито было чувство долга, семьи. До замужества главной из человеческих обязанностей для нее был дочерний долг -- отец был первопричиной бытия, твердыней, извечной опорой. Теперь к цепи семейного долга прибавилось еще одно звено: отец, она,-- ребенок.

Эгберт очутился вне круга. Ничто, казалось бы не произошло, но мало-помалу, само по себе, совершилось его отчуждение. Жена еще любила его, то есть ее влекло к нему. Но только . . . только он сделался почти ненужной фигурой в игре. У него не было причин жаловаться на Уинифред. Она по-прежнему исполняла свой долг. По-прежнему он внушал ей страсть -страсть, на которую он поставил и жизнь свою, и душу. Но . . .

Опять и опять между ними вставало это назойливое "но". А потом, когда появился второй ребенок, вторая маленькая чаровница, белокурая и трогательная, хоть и не столь горделивой, пламенной стати, как Джойс,-когда появилась Аннабел, Эгберт начал действительно понимать, как обстоит дело. Жена еще любила его. Но -- и теперь это "но" выросло до исполинских размеров -- физическое влечение к нему имело для нее второстепенное значение. И с каждым днем значило все меньше. В конце концов за два года она успела познать страсть. Не этим жив человек. Нет-нет, жизнь строят на чем-то более серьезном, основательном.

Она стала тяготиться своею любовью к Эгберту -- стала самую малость презирать ее. Казалось бы, что еще надо -- милый, обаятельный, бесконечно желанный. Но . . .-- ах, какой грозной тучей нависло это "но"!-- но он не утвердился на равнине ее жизни каменной горой, на которую можно было положиться без оглядки, незыблемой и главной твердыней. Нет, он был вроде кошки, которую держишь в доме, а она в один прекрасный день возьмет и исчезнет, не оставив следа. Он был как садовый цветок, который трепещет на ветру жизни, а потом осыпается, словно его и не было. Как дополнение, приложение -- он был бесподобен, одна женщина с восторгом держала бы его при себе всю жизнь как самое красивое, самое завидное свое достояние. Но Уинифред была человеком иных понятий.

Шли годы, и, вместо того чтобы прочней утвердиться в жизни, он все дальше отходил от нее. Он был тонкой натурой, впечатлительной и страстной, но попросту не желал посвятить себя повседневности, работе, как их понимала Уинифред. Нет, он совершенно не намерен был пробивать себе дорогу и трудиться ради дела. Нет-нет, ни за что. А если Уинифред угодно жить лучше, чем позволяют их скромные средства,-- что ж, это ее забота.

А Уинифред, в сущности, и не хотела, чтобы он посвятил себя работе ради денег. Слово "деньги", увы, уподобилось для них горящей головне, способной в одну минуту воспламенить их обоих гневом. Но это лишь потому, что словам принято придавать условный смысл. Ибо Уинифред, в сущности, волновали не деньги. Ей было все равно, зарабатывает он что-нибудь или нет. Просто она знала, что три четверти денег, которые она тратит на себя и детей, идут от отца, и позволяла этому обстоятельству стать между нею и Эгбертом casus belli1, обнаженным мечом.

____________

1 поводом к войне (лат.).

Чего же она хотела -- чего? Ее мать сказала однажды со свойственным ей оттенком иронии:

-- Видишь ли, дружок, если тебе на долю выпало смотреть на полевые лилии, кои не утруждаются, не прядут,-- ну что же, бывает, что человеку выпадает и такая участь, и она, возможно, не худшая из всех. Зачем ты ропщешь на судьбу, дитя мое?

Мать превосходила детей остротою ума, они чаще всего терялись, не зная, как ей ответить. Так что смятение Уинифред только усилилось. При чем тут лилии? Уж если говорить о лилиях, это ее маленькие дочки. Они, по крайней мере, растут. Ведь у Христа сказано:

"Посмотрите на лилии, како растут". Прекрасно, вот у нее и растут ее девочки. Что же до их отца, этот цветок давно уже вымахал в полный рост, и она не хочет тратить жизнь на то, чтобы созерцать его в расцвете его красоты.