Джеймс Макферсон - Поэмы Оссиана

* Во времена Оссиана не только у королей, но и у каждого мелкого вождя были свои барды, сопровождавшие его на войне, а эти барды в соответствии с силой вождей, их покровителей, имели в своей свите еще и младших бардов. В торжественных случаях, когда они воспевали победы или оплакивали гибель заслуженного и прославленного воина, павшего на войне, все барды объединялись в единый хор. Слова сочинял состоявший при короле верховный бард, который достигал этого высокого положения благодаря превосходству своего поэтического дарования. Поскольку личность барда почиталась священной, а доходы от его должности были велики, это сословие в последующие времена стало весьма многочисленным и наглым. Надо полагать, что после принятия христианства некоторые из них исполняли двойную должность - и бардов, и священников. Поэтому они полупили название Chlere, которое, вероятно, происходило от латинского Clericus [духовное лицо]. Эти Chlere, каково бы ни было происхождение слова, стали в конце концов общественным бедствием, поскольку, пользуясь преимуществами своего священного сана, странствовали большими группами и поселялись по собственному выбору в домах вождей, где оставались, пока другая группа того же рода не прогоняла их оттуда пинками или насмешками. Примеры таких грубых препирательств, возникавших между почтенными певцами-соперниками, сохранены преданием и показывают, насколько барды стали под конец злоупотреблять привилегиями следствием почтения, с каким их соотечественники относились к сословию в целом. Это наглое поведение и побудило вождей сократить число бардов п лишить их привилегий, которых они больше уже не заслуживали. Праздность и склонность к писанию пасквилей полностью искоренили поэтическое вдохновение, отличавшее их предшественников, и это позволяет нам куда меньше сокрушаться по поводу исчезновения самого сословия.

Порой, прерывая бряцание арфы; Суль-мала слушала, спят ли бойцы. Исполнена чувств высоких, втайне она желала в песне излить свою скорбную душу. Поле безмолвствует. Ветры ночные на крыльях умчались. Барды умолкли, и метеоры багровые, духов несущие, вокруг извивались. Небо померкло, тени мертвых слились с облаками. Но не смотрит на них Конмора дочь, склоняясь над гаснущим пламенем. Ты единый заполнил душу ее, колесницевластный вождь Аты. Она запела песнь и заиграла на арфе.

"Клун-гало * пришла, но девы не сыщет. Ах, где же ты, светлый луч? Не повстречалась ли вам, звероловы со мшистых утесов, красавица синеокая? Не раздаются ль ее шаги на Лумоне злачном, возле убежища ланей? О горе! в чертоге лук ее! Ах, где же ты, светлый луч?

* Clun-galo - _белое колено_, жена Конмора, короля Инис-хуны, и мать Сульмалы. Здесь рассказывается, как она тоскует по дочери, после того как та бежала с Кахмором. Эта песня в оригинале очень красива. Выразительные ритмы стиха необычайно согласуются с состоянием духа Суль-малы.

Перестань, любимая Конмора; ** не услышать тебя мне средь вереска. Мой взор обращен к королю, чей путь столь грозен в сраженьях. К нему я стремлюсь душою в пору отдохновения. Но он, поглощенный тучей войны, не видит меня оттуда. Зачем ты не выглянешь, солнце души Суль-малы? Я обитаю во мраке; надо мною простерлась туманная мгла. Роса окропила кудри мои; озари же меня из-за тучи, солнце души Суль-малы!"

** Суль-мала отвечает на предполагаемые вопросы матери. При этом она называет Кахмора _солнцем своей души_, и дальше развивает метафору. Те, кто сохраняет эту песню в изустном предании, утверждают, что часть оригинала утрачена. Книга кончается, по-видимому, посреди третьей ночи, считая с начала поэмы.

КНИГА СЕДЬМАЯ

СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ СЕДЬМОЙ

Эта книга начинается посреди третьей ночи. Поэт описывает туман, который поднимался по ночам с озера Лего и служил обычно укрытием для душ только что умерших до исполнения погребальной песни над их могилами. Появление духа Филлана над пещерой, где покоится его тело. Его голос доходит до Фингала на утесе Кормула. Король ударяет в щит Тренмора, что служило верным знаком его намерения сражаться самому. Необычайное действие этого сигнала. Суль-мала, проснувшись, будит Кахмора. Их трогательная беседа. Она уговаривает его просить мира; он решает продолжать войну и велит ей удалиться в соседнюю долину Лоны, где обитал престарелый друид, и не отлучаться оттуда, пока не закончится битва следующего дня. Он будит свое войско, ударяя в щит. Описание щита. Бард Фонар по просьбе Кахмора рассказывает о том, как фирболги под водительством Лартона впервые поселились в Ирландии. Наступает утро. Суль-мала удаляется в долину Лоны. Книга завершается лирической песнью.

Над осененным лесами озером Лего временами встает пелена серогрудых туманов, когда врата заката затворятся на орлих очах солнца. Широко над течением Лары расстилается пар, сгущенный и мрачный; сквозь темные струи его проплывает луна, словно смутный щит. Призраки прошлых времен им облекают свой порывистый бег с ветра на ветер по угрюмому лику ночи. Часто, сливаясь с бурей, гонят они над могилой бойца туман - обиталище серое духа его, доколе песнь не воспета.*

* Нет поэта, который отклонялся бы от своего предмета меньше, чем Оссиан. Он не добавляет никаких отвлекающих внимание украшений; вставные эпизоды связаны с содержанием поэмы и весьма для него существенны. Даже лирические песни, в которых он более всего дает свободы своей фантазии, естественно вытекают из повествования. Их уместность и тесная связь с поэмой в целом показывают, что кельтский бард даже при самых своевольных полетах воображения руководствовался здравым смыслом. Согласно общему мнению, поэтический гений и трезвый рассудок редко совмещаются в одном лице. Но это наблюдение далеко, не справедливо, потому что истинный гений и здравый смысл неразделимы. Своевольные полеты фантазии, не управляемые здравым смыслом, подобны, как замечает Гораций, сновидениям больного, назойливым и бессвязным. Глупец никогда не напишет хорошей поэмы. Правда, горячее воображение обычно берет верх над, заурядным рассудком; именно поэтому столь немногим удается преуспеть на поэтическом поприще. Но когда здравый смысл необычайной силы и пылкая фантазия сочетаются должным образом, они, и только они, создают истинную поэзию.

Настоящая книга отнюдь не является самой безынтересной частью Теморы. Внушающие ужас образы в ее начале рассчитаны на то, чтобы подготовить ум к последующим величественным сценам. Оссиан неизменно придает значительность всему, что связано с Фингалом. Самый звук королевского щита порождает необычайные действия, и они следуют одно за другим до великолепного завершения. Горе Сулъ-малы и ее беседа с Кахмором очень трогательны. Описание его щита весьма любопытно для изучения старины и служит доказательством раннего распространения навигации в Британии и Ирландии. Короче говоря, на протяжении всей этой книги Оссиан часто возвышен и всегда трогателен.