Дан Маркович - Vis Vitalis

4 Наутро встали рано, собрались позавтракать. - Аркадий, вы против науки... - Значит, не поняли еще, вам рано. А он меняется, подумал Марк, - странно, ведь старик... Действительно, Аркадий с годами все меньше об открытии, все больше о разном: то детские задачки решает, то прогуливается с заклятыми врагами, то еще занятие себе придумал - сажать кусты, и под окнами у них теперь тянутся вверх чахлые ростки. Ездит в центр на барахолку, компании водит с подозрительными типами... Чему он радуется в своей каморке, ведь интерес без цели должен чахнуть как беспомощное дилетантство?.. Как Марк ни удивлялся, Аркадий суетился и радовался жизни. Но пора, пора за дело. У Марка решающий день, сколько больших и малых кочек нужно перепрыгнуть... - Пошли? И оба вышли в неприглядную зимнюю темноту. И я прощаюсь с ними - с тревогой, надолго.

Ч А С Т Ь В Т О Р А Я

Глава первая 1 Сменились несколько раз декорации, прошла зима, настало лето, снова осень, опять зима... Темнота накрыла в очередной раз город и окружающие поля непроницаемым куполом, от одиннадцати до трех брезжил серый, непонятно откуда взявшийся свет, и угасал до следующих одиннадцати. Унижение темнотой и сыростью преследует нас, жить в зоне замерзания воды - безумная затея. К тому же новое время стучится в ворота: Институт оголился, там, где раньше плакат на плакате - семинары, диспуты, собрания - теперь одна пупырчатая броня. Денег никаких, списки вернули, да еще посмеялись, покрутив пальцем у виска... Потом вдруг денег стало мно-о-го, зато исчезло все остальное, потом снова стало наоборот, и пошли круги, циклы, завихрения... - Мы в воронке, - радостно говорил Шульц, - значит, скоро, скоро выйдем на полный контакт! - Промежуточная фаза, - определял Штейн, - отсюда потеря видимости, неустойчивость ориентиров и немилосердная тряска. На фоне усталости и безверия блистала звезда Ипполита, он прибрал к рукам пол-Института, начал врачевать самое неизлечимое, греб деньги неразрезанными листами, и увозил в центр менять на валюту. И тут Глеб назначает совещание. Большой зал прибрали, вымели окурки и бумажки, починили кресла, с которых полосками сдирали кожу население шило куртки - распахнули окна и двери, проветрить от пыли и гари, постелили ковровые дорожки... - Глебка в очередной раз интриганит, как бы сам себя не перехитрил, - говорит Аркадий. - Что же он сегодня придумал?.. Но идти отказался - "расскажете, - говорит, - я открытие никак не добью..." 2 Народ стекался мелкими ручейками. Прошел Гудоев, восточный специалист, иссеченный шрапнелью недавних боев, защитник тридцати трех полей. Прошмыгнул Николай Николаевич, тоже важная персона, напоминающий мучного червя с головкой грифа и красными цепкими лапками, любимец партии, теперь месткомовская крыса, вечно зябнущий, хихикающий, ядовитый и коварный. За ним проковылял Теодор, трясущийся козел, важно качая длинной шеей, увитой коричневым бантом. Тихо вкрались двое неразлучников, Борис и Марат, стыдливо отворачивая рты, дышащие самогоном и чесноком. Вбежал Сонькин, брюнет с безумными глазами, из команды Дудильщикова, вплыла старая дева Кафтаниха, с выцветшими глазками-пуговками и мешковатым бюстом, задвинутым подмышки, истеричная мадам, открывающая каждый день по пришельцу... втиснулся необъятный грузин Шалва, заместитель Ипполита по блюдечкам, он дома соорудил посадочную площадку с баром и бильярдом... возник из темноты некто Арканя /не путать с почтенным Аркадием/, тощий малый в длиннополом кафтане на старинный манер, старательно окающий, он неутомимо преследовал лаборанток, а, загнав в угол, разочарованно отворачивался... Дальше повалил уж совсем разный народ, жаждущий зрелищ - молодые лаборанточки, скучающие от зрелости дамы, пенсионеры, ветераны различных передряг, принявшие обычную дневную дозу, за ними честные малые, младшие чины, копающие во мраке... эт сетера, эт сетера... И пауза. Затем ввалился, отдуваясь, пенсионер, отставной начальник сыска, фонарик при нем; полковник по старой памяти в первый ряд, раскинулся на три стула. Наконец с потрепанным портфельчиком, простой, бесцветный, настоящий наш - вбегает Ипполит. И надо же! Сталкивается с неизвестно откуда взявшимся Шульцем. Оба пошатнулись, Ипполит вежливо гнется в поклоне, Щульц без внимания, скользнул во второй ряд и замер, прислонившись затылком к высокой спинке, снова невидим. А шулер и пройдоха под громкие приветствия проходит к своим, жмет руки, говорит направо и налево комплименты, шлет во все стороны поклоны.

Появляется Штейн, справа Иванов, слева Максим, чуть поодаль две дамы - и молодой человек. Он теперь явно ближе к шефу, наверное, успех? Хотя по лицу не скажешь - по-прежнему мрачен, разорванный ботинок, расстегнутый ворот, трехдневная щетина, блестящие от недосыпания глаза... Фаина явно стареет, Альбина как всегда - тонка, язвительна, прокурена, бросает надменные взгляды на сборище. За ними идет Зайницкий, красавец с польскими чертами, любимец дам и лучший лектор, он с утра за Штейна, вечером вещает за Ипполита, до самых до окраин доносит идеи науки, свободы и жизни после смерти. С ним под руку Юра Лизарев, тоже вальяжный мужик, потрясающий рассказчик, вкусно выпевающий детали. Если его спрашивали - "какая модель верна?" - он тянул - "эт-то проблэ-э-ма..." и, беря под руку, заводил рассказ про Петра Петровича, который сначала думал, а потом передумал, и что из этого вышло... История прерывалась у Юриных дверей. 3 - Как-то вы рассказываете странно, будто пасквиль читаете, выговаривает Марку Аркадий в тот же вечер за чаем, - у вас персонажи все одинаково противны, что наши, что не наши... Я люблю, чтобы видно было, кто ангел, кто злодей. - Не вижу ни злодеев, ни ангелов, все серо. Аркадий много знал - и как пришел успех к молодому человеку со стороны нового вещества невиданной силы, оно пробуждало к жизни самых унылых крыс... и что, несмотря на это, Марку все на свете надоело... - Ничего, перемелется, - считал старик, - а то, что вы открыли, я думаю, и есть сама Живая Сила, только пришибленная чуток. А ка-акже по-другому, у нас-то... Проще говоря, энергия заблуждения, то есть, страсть или зуд делать глупости, не переводя дыхание. Не о ней ли всю жизнь талдычит бедняга Шульц? Ищет, чудак, в космосе, а она-то вот -внутри! - Таких энергий за полгода десяток найдено. И правда, сначала вроде бы открытие, и вдруг, оказывается - таких веществ много! Моментально толпа кинулась - выделять, исследовать... Марка сразу оттеснили, забыли. - Пусть, - он говорит Аркадию. - Зато интересно было. - Нет, жаль, - вздыхает старик, - не успели довести до конца. Была бы на доме табличка - здесь жил лауреат... Может, и меня вспомнили бы. - Вы заявили о себе, пусть с ошибочками, неважно, - Штейн всегда выгораживает своих, - а японцы это японцы, что с ними поделаешь. Обскакали, дело обычное. Его другое поразило - сколько времени и сил потратил, а к своей картине жизни так ничего и не прибавил. И умней не стал, наоборот - злей, суше. Куда только делись мечты - разум, видите ли, постигнуть, жизненную силу схватить, как жар-птицу, за косматый хвост... Ненормальный! VIS VITALIS - задачка на века! Она и здесь, и там, покажется и тут же ускользает, уходит из старательно расставленных сетей, оставляя только светящийся след. "Зато полезное дело... вложил свою крупицу..." - он старательно себя убеждает, но радости не чувствует. Эгоист! - он ругает себя, но и раскаяния не ощущает. Теперь не он держал свое дело в руках, наслаждаясь умом и смелостью, а оно само цепкими щупальцами схватило его, и, скупо платя разменной монетой, высасывало силы. Отвлекало? От чего?.. Он пытался вспомнить, но мысль растворялась, как сон при пробуждении. 4 Но мы отвлеклись, люди ждут. Наконец, вбежали молодцы из личной охраны академика, небрежно катанули красную дорожку, недокрутили, академик перепрыгнул, погрозил пальцем, влез на вышину и запел свою песенку - не просто так собрал-от дел оторвал, денег нет и не будет, поэтому следует, не распыляя сил, определить истинное направление.