Александр Борин - Крутые повороты

В квартире Азаровых на широком диване спал годовалый мальчик.

Катя заглянула в дверь, озабоченно посмотрела на ребенка, въехала на своем кресле в кухню. Здесь распоряжалась Ольга Петровна.

— Почему он спит так долго? — со страхом спросила Катя.

— Жизнью доволен — вот и спит, — объяснила Ольга Петровна.

Катя задумалась.

— Я очень боюсь, — вдруг сказала она.

— Справитесь! — возразила Ольга Петровна. — Это я, дура, боялась всю жизнь, что не выращу без мужа ребенка… Идиотка! А с таким мужем, как ваш… С таким отцом ребенка…

— Вы меня не поняли, — сказала Катя. — Я боюсь: когда-нибудь ему расскажут, что… не родной…

— Глупости! — возразила Ольга Петровна. — Даже закон такой есть. Разглашение тайны усыновления — уголовное преступление.

…В это время Азаров, шофер и Наташа вносили в дом покупки. Поднялись по лестнице. Азаров открыл дверь.

— Куда поставить? — спросил шофер, входя в прихожую с детской кроваткой.

— Сюда, пожалуйста, — распорядилась Ольга Петровна и открыла дверь в комнату.

Шофер вошел.

И увидел Катю в инвалидном кресле.

А на коленях у нее — смеющегося ребенка.

Она обернулась к незнакомому человеку, и взгляд ее сделался очень напряженным. Она прижимала к себе ребенка и со страхом смотрела на вошедшего.

И пожилой человек все понял.

— А ну, — сказал он, — покажите-ка, мамаша!.. Герой! — сказал он, разглядывая малыша. — Настоящий герой!.. И на мать похож. У меня глаз светлый, мамаша я не сглажу…

Попов стоял на лестничной площадке перед квартирой Григорьева.

Дверь ему открыла Вера Захаровна. И молча застыла на пороге.

— У меня дело, — объяснил Попов. — К Павлу Романовичу.

— Все дела в институте, — отрезала она.

Но в прихожую вышел уже сам Григорьев.

— Пожалуйста, Костя, — сказал он. — Проходите…

…Опять, как в тот раз, они сидели в его кабинете.

Попов говорил:

— …Это не мой, это ваш враг, Павел Романович… Оказаться побитым в чужой драке, — он развел руками, — согласитесь, как-то нелепо и нелогично.

— Что же вы предлагаете? — спросил Григорьев.

— Поедемте со мной в Ленинград, Павел Романович, — попросил Попов. — И сами оградите, пожалуйста, от этого Тихона Ивановича…

Григорьев пожал плечами.

— Не вижу никакой необходимости, — сказал он. — Работа у вас сильная. Я за нее спокоен… Получится, придаю слишком большое значение пустым закулисным слухам… Нехорошо.

Попов сидел молча.

— Так, — сказал он. — Это ваше последнее слово?.. Тогда мне все понятно.

— Не паникуйте, Костя, — сказал Григорьев. — Поверьте, никаких оснований. Я отказался поддержать очень слабую работу… А у вас, наоборот, прекрасная диссертация… Я слышал, к ней вполне доброжелательное отношение в Ленинграде…

Но Попов не принял его спокойного тона.

Глядя Павлу Романовичу в глаза, он тихо спросил:

— А если б я женился на вашей дочери, стал вашим зятем… вы бы тогда… по-другому, да? — Он не договорил.

Григорьев по-прежнему молчал, и Попов сказал, печально улыбаясь:

— А так, конечно. Ну шлепнут меня мордой об стол… Пустяки!

Григорьев смотрел на него. На своего любимого ученика, лучшего своего сотрудника. Смотрел и молчал.

— Только я вам вот что скажу, Павел Романович, — печально сказал он. Вы не купец, а я не приказчик, отказавшийся жениться на хозяйской дочери… Кафедра — не ваша частная вотчина…

Григорьев поднял руку и показал на дверь.

— Вон! — тихо произнес он.

Попов сидел в кресле перед директором института «Проектавтоматика». Тот с интересом, приветливо улыбаясь, смотрел на него.

— …Значит, на кафедре Павла Романовича — правая его рука? — сказал директор. — Как же, помню, помню… Милости просим…

Но Попов не принял этого благостного тона.

— Сидор Михайлович, — проговорил он. — Я вынужден поставить вас в известность…

Лицо директора насторожилось.

— Послезавтра… у вас на ученом совете… готовится разгром моей диссертации, — сказал Попов. — Откровенная расправа… По причинам, не имеющим ко мне и к моей работе ни малейшего отношения…

Директор института молчал, и Попов добавил:

— …Враги Павла Романовича собираются свести с ним счеты…

Сидор Михайлович произнес не сразу:

— Я не понимаю вас.

— Что же тут непонятного? — пожал плечами Попов. — Вы — руководитель учреждения, и мой долг вас предупредить… Чтобы потом не было поздно… Бездействовать я не имею права, Сидор Михайлович, — сказал Попов и добавил тут же: — Вы тоже…

Директор молчал.

— И все-таки не понимаю, — сказал он опять. — Вы что… заранее обвиняете нас в предвзятости? — Он усмехнулся.

— Я сообщаю вам… известные мне факты, — возразил Попов.

В кабинете у отца сидела Наташа.

Павел Романович расхаживал по кабинету и говорил громко, настойчиво, иногда пытаясь улыбнуться, но улыбка у него что-то не получалась.

— …К этому дураку нельзя относиться всерьез, — говорил Григорьев. — Нелепо его слова принимать за чистую монету… Я его выгнал из дому…

Наташа со страхом смотрела на отца.

— …Но ты думаешь, он что-нибудь понял?.. Ни-че-го! Уверяю тебя, ровным счетом ничего!

На пороге кабинета появилась Вера Захаровна. Молча она остановилась в дверях.

Григорьев мельком взглянул на жену.

— …Смешнее всего, — сказал он, — что у дурака этого не только талантливая голова и золотые руки… Он, понимаешь, уверен, что поступает по совести… Да, да… Все, что он говорит и делает… он убежден, делает с чистой совестью… — Григорьев остановился. — Как… если бы… на чистую совесть… запрограммировали вдруг счетно-вычислительную машину…

Вера Захаровна горько смотрела на него.

— Эта машина… с талантливой головой… золотыми руками… и чистой совестью, — тихо сказала она, — сломала жизнь твоей дочери.

Попов вопросительно смотрел на директора института.

— Хорошо, — сказал директор.

— Что… хорошо? — не понял Попов.

— Мы отменим вашу защиту.

Этого Попов совершенно не ожидал.

— То есть?.. Как это?.. Почему?

— Раз вы не доверяете, нашему ученому совету.

— Я этого не сказал…

— Сказали. И весьма определенно.

— Неправда.

Но директор уже его не слышал. Он нажал на кнопку селектора.

— Слушаю, Сидор Михайлович, — произнес в динамике голос секретарши.

— Соедините меня с Туранском, — велел директор. — С профессором Григорьевым.

— Сию минуту, — сказала секретарша.

Сидор Михайлович поднял голову.

Попов сидел перед ним.

— Обождите в приемной, — велел директор.

Павел Романович с болью смотрел на дочь.

Все трое молчали.

— Папа, — сказала Наташа, — ты меня извини… Только… я уйду с кафедры…

— Нет, — сказал Григорьев.

— Уйду, — повторила Наташа.