Мария Романушко - Если полететь высоко-высоко…

– Мамася, а ты когда спать уже будешь по ночам?

– Не знаю, сынок…

Да, было трудно. И всё равно. Здесь я не лгала. И главное – это был труд ума, моих мозговых извилин. Этой непростой, временами изматывающей работой занималась моя голова. А моя душа была спокойна. И совесть – чиста. Я работала, но не продавалась. Не продавала своё вдохновение, не пыталась поставить его на службу РУБЛЮ. Подёнщина не затрагивала тех глубин, где вызревало творчество… где копились мысли и силы для будущих книг…

Одна моя знакомая сказала:

– А может, ты просто – эгоистка? Думаешь, прежде всего, о своих книгах, а не о ребёнке. А ведь могли бы жить, припеваючи, и ни в чём не нуждаться.

– Но мой ребёнок и так ни в чём не нуждается! У него всё есть для счастья.

– А у тебя? Думаешь, Антону приятно видеть, что ты ешь одну пшённую кашу?

– Думаю, что это его многому научит. Лучше всяких слов.

– И чему же?

– Тому, что нельзя продаваться.

– Ну, ты такая жуткая идеалистка! С тобой же говорить совершенно невозможно!

– Какая уж есть.

У меня – радость. Меня приняли в профсоюз литераторов. Теперь я профессиональный писатель, и никто тунеядкой меня уже не назовёт. К счастью, мне хватило моих публикаций. А рекомендацию дал Долматовский.

Мама и бабушка немного успокоились. Но всё равно им моя жизнь кажется не совсем правильной. Правильно – идти утром на работу и отсиживать там положенные восемь часов. А не стучать на машинке ночи напролёт…

Спасибо соседям за их десятилетнее терпение. «Олимпия» стучала очень громко. Из ночи в ночь, из года в год, зимой и летом…

Летом было особенно слышно – при распахнутом окне…

Антоше давно хочется завести какое-нибудь животное. Инфузорий в банках на подоконнике ему уже маловато. Хочется кого-то, с кем можно было бы общаться, брать его в руки.

Но ведь Антон – аллергик! Так что кошку нам нельзя, собаку нельзя, птичек тоже нельзя (с их перьев что-то такое сыплется, вредное для аллергиков), рыбок тоже нельзя (их надо кормить сухими червяками, а это для кормящего аллергика очень вредно и опасно, может развиться астма).

Так что же нам можно?? Поделилась своими грустными мыслями с Володей Казарновским, своим другом из Литинститута. Володя – большой специалист по животным, у него дома, по его рассказам, много чего есть. Он сказал:

– Какие проблемы? Заведите черепаху! Очень милое животное, спокойное и – никакой аллергии. У моих соседей три черепахи, они одну хотели бы кому-нибудь отдать.

Антон, услыхав про черепаху, возликовал.

И вот я еду в Новогиреево за черепахой…

У Володи действительно оказалось много чего. Ну, две собаки – это обычное дело. Что-то ещё там под ногами бегало, не помню уж, что именно. Но главное – это аквариум! Огромный, на полкомнаты. Наполненный удивительной жизнью… Здесь носились стайками рыбы разных окрасок и форм, извивались диковинные водоросли, жили своей таинственной жизнью улитки, камни, кораллы… И всё это было пронизано светом и пузырьками… Володя сказал:

– Сейчас мои рыбы – главное в моей жизни. Я могу все дни заниматься аквариумом, и мне больше ничего не надо. Люблю я их. Они определённо красивее людей. И общаться с ними гораздо приятнее…

Володю очень любил один из профессоров нашего института, и после защиты диплома он уговорил Володю пойти в крупнейшее издательство – Политиздат. Но Володя выдержал там ровно неделю.

– Это выше моих сил! Конечно, зарплата там ого-го, но заниматься редактированием этой муры, тратить на это свою жизнь?! Лучше я буду заниматься своими рыбами.

Он опять работал на обычной для писателя работе: дежурил сутки через трое. И писал изумительные рассказы, которые нигде не печатали.

Пока мы любовались рыбами, пришла со школы его дочка Саша и решила похвастать Володиными успехами.

– А папу опубликовали, вы знаете?

Она достала из стола папку, а из неё белый лист бумаги, на котором в середине была аккуратно приклеена маленькая заметка – пять строк, не больше… Мне было очень жалко Володю. А его дочка так радовалась!

– В разделе юмор, – уточнила она.

– Я рада, поздравляю, – сказала я.

– Ерунда это всё, – сказал Володя. – А вот жена моя Галка определённо будет печататься! Она окучивает несколько редакций уже полгода.

– Что значит окучивает?

– Ну, разве ты не знаешь, как надо себя вести, чтобы тебя напечатали? Надо выбрать какую-нибудь редакцию и начинать её «окучивать». Приходить туда каждый день, мелькать – год, другой, третий… Стараться угодить каждому, одним словом – надо стать «своим парнем». И когда ты станешь совсем своим, тогда тебя уж точно напечатают! Своего-то как не напечатать? Но я на это не способен. Мне это скучно и унизительно. Лучше я в это время со своими рыбами пообщаюсь…

Потом пришла Галка. И мы пили чай с самодельными конфетами, сделанными из варёной сгущёнки. Тогда конфет в магазинах не было, но банки со сгущённым молоком иногда «выбрасывали», и многие навострились варить эту сгущёнку прямо в банках, и потом варёная сгущёнка, приобретающая светло-коричневый цвет и более густую консистенцию, подавалась к чаю дорогим гостям. Из неё, если не лениво, можно было сделать подобие конфет. И вот, мы пили чай, и Галка рассказывала о своих сегодняшних успехах: кому она подала прикурить, кого угостила сигаретой, с кем и о чём потрепалась во время курения… Она надеялась, что ещё год-другой, и она совсем станет «своей» в этой редакции, и её повесть напечатают.

– Галка упорная, она добьётся своего! – сказал Володя.

Потом Володя сходил к соседям и принёс черепаху. Довольно большое существо, отчаянно дрыгающее когтистыми лапами.

– Бери! Её зовут Машка. Твоя тёзка. Сначала хотели отдать тебе Пашку, но передумали. Ей лет около тридцати.

– Так мы ещё и ровесницы с ней!

Но взять её в руки я не решалась.

– Ты чего? – не понял Володя.

– Боюсь…

– Смеёшься?

– Мне не до смеха.

– Как же ты её повезёшь?

– Понятия не имею.

Ну, они дали мне холщёвую сумку, засунув туда удивлённую Машку. Сумка эта всю дорогу недовольно сотрясалась, приводя меня в ужас. Потом из неё потёк ручей по полу вагона метро… Соседи, указывая на ручей, сообщили мне:

– У вас что-то протекает в сумке…

Не могла же я сказать, что у меня протекает черепаха!

– Ничего страшного, – ответила я с деланным равнодушием, в душе содрогаясь от самых противоречивых чувств.

Дома я протянула Антону мокрую сумку:

– На, держи своё животное!

Антон ликовал… Он тут же схватил черепаху в охапку… Чуть ли не целовал её!

– Какая хорошенькая!… Мамася, погладь, погладь её! У неё такой шершавенький панцирь! Шершавенький и гладкий одновременно…