Мария Романушко - Наши зимы и лета, вёсны и осени

– А моя мама иногда в четыре утра! – с гордостью говоришь ты. – Моя мама – сова!

– Значит, ты понимаешь, что значит «много работы».

– Я понимаю…

…А потом мы пили чай. И ты сказал: «Давайте зажжём свечу».

И зажёг свечу. И мы смотрели на огонь, и Доктор рассказывал нам о своей работе, о том, что он изобрёл новый способ обезболивания, такой, чтобы без укола. «Дети не должны испытывать боли», – вновь повторил он, и я поняла, что это – его главная мысль, и этой мысли подчинена вся его работа, вся его жизнь. «Главное в моей жизни – это работа, – сказал он. – Нужно очень много успеть сделать».

Ты берёшь ложку и окунаешь её в пламя свечи…

– Что ты делаешь, Антон?

– Мне интересно: можно ли вычерпать огонь?… Как чай из чашки.

– В самом деле, – говорит Доктор, – можно ли вычерпать огонь?…

Лицо у него становится задумчивым и грустным.

– Нет. Наверное, мне никогда не понять этого, – говорит он.

– Вы о чём, Доктор? – спрашиваю я.

– О скрипке. Об афишах на стене… Можно ли быть настолько обращенной в прошлое?

– Прошлого нет. Всё наше – с нами.

– Смотрите! Смотрите! Не вычерпывается!… Никак не вычерпывается!…

Никогда не забыть мне твоё ликующее лицо, озаренное трепещущим пламенем свечи, и твой ликующий возглас, который и был (хотя ты сам о том не ведал) истинным ответом на вопрос Доктора. «Огонь не вычерпывается!…»

И грустное, и виноватое лицо Доктора, который стоит у двери, уже в куртке, уже с портфелем. А ты даже не замечаешь, что он уходит, и продолжаешь рассказывать:

– В Самболюнии есть ещё такой город, – говоришь ты быстро, захлебываясь, – город Мунт. Он самый старый, почти одни развалины… Люди уже оттуда ушли. Там только живет птица Голофомэ. Она клюет красные ягоды фонтоса. Ты знаешь, что такое фонтос? Это такой куст…

А Доктор всё грустнее и грустнее. И он говорит, не столько тебе, сколько мне:

– Я знаю: к тем, кого приручил, надо приходить вовремя, – говорит он. – Но я не могу сказать, когда я приду…

И мы, два взрослых человека, боимся взглянуть в глаза друг другу. «Дети не должны испытывать боли…»

И он уходит. Наш Доктор уходит. И мы опять остаемся одни.

Над городом осенний циклон…

– Расскажи про то, как я был маленьким.

– Но ведь я тебе уже рассказывала…

– Расскажи ещё.

И я начинаю рассказывать тебе истории, которые ты давно знаешь наизусть. Ты даже подсказываешь мне, если я что-то подзабуду: «А теперь про зайца», «А теперь про то, как я сажал цветы…»

Я смотрю на тебя, долговязого отрока, с быстрыми умными глазами, порывистого и грациозно-угловатого, тебе уже девять лет, и мне почти не верится, что розовощекий малыш, лукавый и таинственный, забавный и трогательный, перестал существовать, став тобой нынешним. Мне кажется, что где-то – не в прошлом, нет, а в какой-то другой реальности, словно на соседней улице – он продолжает жить, делать свои первые шаги и первые открытия, совершать свои первые проказы и первые подвиги…

Этот малыш существует уже независимо от нас с тобой, независимо от того, говорим мы о нём или нет.

Точно так же живет в далёком южном городе маленькая девочка. Бегает по булыжной мостовой, засыпанной сладкой шелковицей, обдирает коленки, нянчит свою любимую куклу… Я возвращалась к этой девочке много раз в жизни, всегда, когда мне бывало одиноко, трудно или счастливо. Не забывай и ты своего малыша. В самые трудные дни он напомнит тебе о том, что небо – синее, снег – белый, роза пахнет розой, а жизнь создана для радости и удивления.

Первый раз в лесу.

Чудища-корни, торчащие из земли, великаны-сосны с толстой морщинистой корой, непонятный, загадочный шум – это шумят кроны деревьев, опрокинутые в далёкое-далёкое небо… Оно яркой синевой проглядывает между тёмных разлапистых ветвей.

В гамак падают сухие колючие иглы… Упала пахучая, светящаяся на солнце, жёлтая капля сосновой смолы. Пальчик липнет к солнечной тягучей капле, иголка колет, но весело. Мамины руки вынимают малыша из гамака и опускают на усыпанную иглами, корявую от корней землю. По тёмному шершавому стволу сосны бежит пушистое существо. Оно – незнакомое рыжее – замерло неподалёку, прижав к груди передние лапки, подняв пушистый дымчатый хвост над головой, и устремив на малыша пристальный взгляд.

– Пойди, побегай за белочкой, – говорит мама.

Малыш делает робкий шаг… В ответ – стремительный, огненный прыжок ему навстречу. Малыш в испуге отшатывается.

– Мама!

Но мамы почему-то нет рядом. До неё – столько препятствий! Топорщатся корни, толстыми каменными извивами опутавшие землю, путаются в ногах травинки, башмачки скользят по толстой подстилке из игл… А рыжее, хвостатое, настырное скачет огромными прыжками, оно уже настигает малыша…

– Мама!… – совсем уже отчаянно.

Бежит, споткнулся о корень, упал, вскочил, раскинул руки, побежал, опять упал, запутавшись в траве. Мама близко, а кажется недосягаемой. Путь преодоления – к спасению от неведомого – через препятствия, преодолевая неуклюжесть ещё слабых, неуверенных ног, скользя и падая – к её улыбке, к её спасительно протянутым ему навстречу рукам…

– Мама!

А не посадить ли у мамы на тахте цветы?…

Наверное, это будет очень красиво.

И принялся за работу. Наносил совком земли из цветочных ящиков, стоящих на лоджии, насыпал старательно ровным слоем на плед. Потом взял лейку и аккуратно полил «грядку».

Смотри, мама, как красиво, тянет малыш за руку. Скоро вырастут цветочки! Но мама всплескивает руками и почему-то совсем не радуется.

Странно…

Мама стирает.

Побросав в таз с водой рубашки, штанишки, майки и кепки малыша, она сыплет в таз из большой голубой коробки что-то белое, сыпучее, и – вздувается, весело искрясь над её руками, – белоснежное, пушистое облако… И мама играет с этим облаком, топит его, теребит, полощет. Пушистые хлопья летят из таза в ванну, на пол… Малыш хлопает по ним башмачком, ловит ладошкой.

Потом мама уходит на лоджию развешивать белье.

Малыш, не теряя ни минуты, быстро-быстро бросает в белый таз, который он обнаружил в углу ванной комнаты, всё, что попадает ему под руку: носовой платок, панаму, шерстяную шапочку, шарфик (благо, он уже может дотянуться до своей вешалки!) И – спешно высыпает в «таз» всю коробку стирального порошка. Затем – шум спускаемой воды…

И – облака, облака, большие и крошечные, искристые, пушистые, целая гора чудесных облаков. Ещё искристее, ещё пушистее, чем у мамы!

Снежная гора выползает из «таза» на пол… На пороге появляется мама. Смотри, мама, как красиво!

Но мама сердится. Она берет тряпку и начинает вытирать пол. Облака меркнут, вянут и – исчезают…