Мария Романушко - Вырастая из детства

Волчек – 3 звонка.

То-то все обрадуются!

А себя я никак не назвала и не вписала. Потому что Мишка всё равно до звонка не дотягивается. Так же, как и я. Когда мы приходим друг к другу, то не звоним, а стучим. И я сразу понимаю: это пришёл Мишка. А он понимает: это пришла я.

Вечер. Сижу под столом, где у меня полки с книгами и играми. Приходит мама с работы и начинает с порога кричать:

– Где Ленка?! Мама, где Ленка?!

– Да под столом, где ж ей быть, – говорит бабушка.

– Лена! – говорит мама металлическим голосом. – Иди сейчас же сюда!

Вылезаю из-под стола, в полном недоумении: что это с мамой?

– Это твоё художество? – она держит в руках сорванный у звонка листочек.

– Ну, да…

– Так кто же у нас в семье волчек?! – грозно спрашивает мама.

– Папа Федя.

– Ты вообще думаешь, что пишешь?! Что он тебе плохого сделал? Волчек! Это надо же такое придумать!

Она в сильном раздражении рвёт мой красивый листочек, сердито бормоча:

– Козочка… Белочка… Что за бред?! Вроде умная девочка, а иногда… Хорошо хоть Фёдор не видел!

Так и не прижились в нашей семье красивые прозвища.

Морозный день. Я отправляюсь на прогулку.

Спустилась по лестнице вниз и замерла у входной двери.

Стою и, как заворожённая, смотрю на дверную ручку… Ручка – металлическая, покрытая нежным-нежным инеем…

В эту минуту я вдруг вспомнила, как кто-то во дворе рассказывал историю о том, как какой-то человек лизнул замороженную железку… и как к этой железке прилип язык.

И вот я смотрю на эту ручку, серебрящуюся инеем, и чувствую, как меня неудержимо тянет её лизнуть… А что, если в самом деле приклеюсь?… Но если лизнуть быстро-быстро, то, может, и не приклеюсь?…

А если не лизну – то никогда так и не узнаю: приклеилась бы или нет. Может, вообще, всё это враки, что кто-то там приклеился? Розыгрыш, шутка. А я, глупая, поверила.

Ну, а вдруг всё же приклеюсь?…

Помню, помню, как я смотрела на неё, точно загипнотизированная…

Помню, как она манила меня…

Помню, как малодушный страх и жгучее любопытство боролись во мне… Я прямо физически ощущала внутри себя эту борьбу! В конце концов, страх был-таки побеждён.

И Я – ЛИЗНУЛА ЕЁ!!!

…Да, я успела в самый первый миг ощутить прохладу искристого инея… Но это было так коротко…

И тут же – язык ПРИКЛЕИЛСЯ! Намертво. Как будто он всегда был с этой дверной ручкой одним целым.

Было больно и, одновременно, дико смешно. Я представила: что вот сейчас Мишка спустится по лестнице – а я стою тут приклеенная языком к дверной ручке! Идиотизм!!!

И тогда я рванулась – и со стоном отодралась… Язык горел огнём, как будто не заиндевелую железку я лизнула, а живое пламя… О, как мне было больно!… И в этот день, и ещё много, много дней… И есть было невозможно, и пить, и бабушка ворчала на меня: «Что это ты голодовку объявила? Только чай холодный хлещешь!»

Но зато, но зато… теперь я точно знала, что он действительно приклеивается!

Когда сильная метель, мы в школу не ходим.

Иногда метёт несколько дней, не переставая…

Но зато потом в мире такая красота!…

На той улочке, где маленькие домики, по которой мы ходим в школу, – там сугробы наметает высоченные!… Как горы! И эти снежные горы – такие пушистые, чистые, сверкающие на солнце…

По дороге в школу у нас есть развлечение.

Нужно отбросить на дорожку портфель, закрыть лицо руками, набрать побольше воздуха в грудь и – идти напролом сквозь сугроб! Это немножко страшно… Но так здорово!

…Как-то раз Мишка вышел из сугроба в одном валенке. Нырнул – в двух, а вынырнул – в одном. Мы пытались расшвырять сугроб и найти его валенок, но – безуспешно.

Пришлось стучаться в какой-то домик и проситься, чтобы Мишка там посидел у печки, пока я сбегаю домой и попрошу у тёти Любы запасной валенок…

Было очень смешно. Потом.

…И опять, и опять я возвращаюсь в тот день…

Я буду возвращаться и впредь, даже если мне кто-то скажет: ну, сколько же можно об этом? всё о том же… ты уже всё рассказала об этом, зачем повторяться?…

Но дело не в словах, новых или старых, дело даже не в подробностях, которые остаются неизменными. А дело в том, что это – БЫЛО.

Наверное, есть в жизни каждого из нас такие моменты, где черпаешь радость и надежду, любовь и веру. Такие живые, пульсирующие родники памяти… Которые не в силах забить ни песок времени, ни опавшие листья повседневности, ни «трава забвения»…

Эти родники пульсируют чистейшей энергией – и зовут к себе…

А что, собственно говоря, было?… Была зима, гуляли с ребятами во дворе, носились по свежему снежку, кидались снежками… Вдруг Мишка подбегает и говорит: «Тебя какой-то дядя зовёт. Вон там, на скамейке сидит!»

Направляюсь к скамье, недоумевая: зачем я понадобилась какому-то дяде? Всматриваюсь в него издали – и не узнаю. Кто такой? Зачем я ему? И он так напряжённо, без улыбки, смотрит… Да, в глазах что-то неуловимо знакомое… И вдруг – мне навстречу: «Доця!…»

Так меня называл только отец. И тут как будто пелена спадает с моих глаз…

ПАПА! Да это же мой папа! Мой папа приехал ко мне!

Бегу… лечу… повисаю на шее…

И – всё. Больше ничего не помню. Радость была так велика и неожиданна – как удар молнии!…

Но зато помню, помню, как на следующий день он опять дожидался меня у дома.

И пошёл провожать меня в школу. Был солнечный, очень яркий февральский день. Вокруг гроздились пышные сугробы белого, как мука, снега…

Мы шли, не торопясь, белой, безлюдной улочкой, и он расспрашивал меня, как я жила эти два года без него. И я ему рассказывала. И он мне тоже что-то рассказывал: про Одессу и про море, он теперь жил в Одессе. И про то, что бабушка Нюра с дедушкой Митей тоже вернулись обратно в Одессу…

Но не это было главное – не слова. А то было главное, что мы шли с отцом рядом, вместе, и он держал меня за руку, и я чувствовала сквозь варежку, какая сильная и тёплая у него рука… И можно было запрокинуть голову и посмотреть в его глаза – синие-синие, совершенно сказочные – как прежде… Что? получила ли я посылку от него к первому сентября? Нет, не получила. А что там было? Маленькие счёты? А ещё кубики и большой набор маленьких шоколадок? И на каждой из шоколадок – красивый вид Москвы. Можно прямо изучать Москву по этим шоколадкам! Да, я все упаковки с картинками сохранила. Лежат под столом, на полке, в специальной коробочке. Да, я эту посылку получила. Но ведь это не ты мне её прислал, говорю я отцу, а тётя Муся, мамина сестра. И тут мы с отцом быстро переглянулись… и – ничего не сказали друг другу. А что тут говорить?… Всё было понятно без слов.